История группы «Звуки Му»

главный, и все же единственный, Герой появляется-таки в своем подлинном обличье, то есть – в черном балахоне до пят с нарисованным на спине огромным вопросительным знаком, напоминая сбежавшего с костра еретика, повергла, наконец, публику в некое подобие шока, или – чем черт не шутит – задумчивости?Так или иначе, осиянный красным светом финальный уход действующего лица за кулисы семенящей походкой лоботомированного Джека Николсона сопровождался более или менее напряженным молчанием, безропотно тонувшим в грохоте динамиков.

Явно не желая оставлять благодарных зрителей в подавленном состоянии, Петр Николаевич не замедлил порадовать их повторным появлением<…> с многообещающей гитарой на плече. Перебирая лирически струны, П. Н. завел с залом беседу, которую поначалу можно было счесть импровизацией; однако подчеркнутая монотонность речи и откровенно потусторонний набор слов быстро избавили зал от необходимости поддерживать разговор, сведя его к приятному и удобному для всех монологу, по окончании которого умиротворенная аудитория была уже вполне готова распрощаться с дорогим гостем.

Но нет – Гость не был готов распрощаться, не поставив приличествующую оказии точку. Едва исчезнув из поля зрения, он снова возник на фоне занавеса – пересекая сцену лихими прыжками, сопровождая их истошными воплями: „Звуки му! Звуки му!“ – и уж тогда пропал безвозвратно».

Репортаж Иоффе и Клебанова предварял их же знаменитое «тель-авивское интервью» с Мамоновым, опубликованное в литературно-философском журнале «Топос». Его можно считать по-своему бесценным историческим документом: здесь едва ли не единственный раз Мамонов «православного периода» оказался зафиксирован в продолжительном контакте с энергичными, ироничными, музыкально продвинутыми публицистами, которые не пассивно внимали пространным поучениям мэтра, а дерзко пытались его «раскрутить на конкретику». Из-за гигантского размера интервью привести его здесь нереально – отметим лишь отдельные пункты. Например, припертый к стене Петр Николаевич тогда признался в любви к творчеству минималиста Харольда Бадда, а также джазменов Ли Моргана и Арта Блейки. Кроме того, он по ходу сформулировал свое отношение к такой рок-иконе, как Хендрикс: «Джими Хендрикс говорил – я кажусь свободным потому, что все время бегу. Он не добежал – это слабость духа, организма. То, что он сделал <в творчестве> – это от Бога. А всё остальное – довесок – тело – это и есть Джими Хендрикс сам лично. Но в нем звучал Бог. Вот здесь мы и приходим к самому главному. Что нам надо – тем, через которых „идет“ – чистить себя как можно чаще».

В интервью стоит выделить своеобразный фрагмент, изначально посвященный фигуре лидера King Crimson Роберта Фриппа:

Денис Иоффе: Вы считаете, что во Фриппе нету царства божия?

Петр Мамонов: Я ничего не считаю насчет него. Я могу вам только рассказать, как слышу я и вижу. А слышу я, что там только одна голова. Хорошая, умная, всё в порядке. Брайан ( Ино. – Примеч. автора) с ним дружит…

Михаил Клебанов: Но у Брайана, по-вашему, есть и другое.

П. М.: У Брайана есть «другое», а у Фриппа я не вижу этого. У Фриппа я вижу развитую, интеллектуально одаренную, современную личность. Но мне это не интересно. Мне интереснее наскальный рисунок. Вот что я ищу. В музыке, в жизни, в людях, в женщинах. В Господе. И в Господе это есть больше всего. Там это и есть. Я это вижу по собственной жизни, не обсуждая жизнь вашу, других людей… Там, где я вижу этот «след», там, где зачерпнуто из того самого источника, кончается всё это ваше деление на глассов, на симфо, на то, на это… Правда одна.

Д. И.: Как и «женщина» – одна, только «лиц» у нея много – не счесть…

П. М.: Где этого нет – там и так нет, и этак нет. И «чуть-чуть нет, чуть-чуть да»… Нет уж. Где да – там да, где нет – там нет. Если «да» мне, если прет меня, то всё.

Д. И.: И что такое «прет»?

П. М.: Что такое «прет»? Двинулся по вене – и прет. Не двигался, нет? Двинься. Узнаешь…

Словно опасаясь быть увиденным в подобном ракурсе, Мамонов на том этапе жизни старается пореже выбираться из своей деревни. Он вообще фактически полностью отходит от светской жизни, углубляясь в молитвы и чтение священных книг. Тем не менее, эпизодические гастроли продолжаются. На рубеже тысячелетий, во время представления «Жизни на Марсе» в Ростове-на-Дону, Петр Николаевич дал интервью местному самиздатовскому журналу «Кора Дуба», замаскировавшемуся для успеха акции под региональное телевидение:

«Я сейчас читаю об Оптиной пустыни – вокруг нее ведь люди живут. Все добрее. Как от электрической лампочки свет идет. Что мы можем сделать в этом мире? Что мы можем изменить вокруг нас? Ничего. Что-то менять можно в себе, только в себе. Вот, например, у нас в деревне зимой иногда в пять часов вечера вырубают свет – и так до утра. Ай-яй-яй, что делать? Успокоишься через часик, а утром встанешь и думаешь: какой блестящий был вечер, я не был занят этой мишурой, что другие напридумывали, не слушал, не видел, не читал. А думал о своей душе, или не думал, а просто лежал на боку, но все равно каким-то боком был сам с собою. Вселенная не вокруг нас, она вся – в нас. <…> Если это понять, то будет легче жить. И менять окружающее, изменяя себя. Если мы видим хама в троллейбусе и начинаем давить на него силой, как эти вот хамы в Югославии, ну и что? Вот и нарожаем злости еще раз. Если ты задумал доброе дело, но этим делом причиняешь кому-то неудобство, значит, делать это дело ты еще не готов. Лучше не делай – лучше не участвуй, чем участвуй во лжи. Смотри, наблюдай. А если кто-то что-то сделал не так, ну и что? Это же не ты сделал. Ты-то сделал нормально, что ты мучаешься? Не участвуй!»

XIX. ШОКОЛАДНЫЙ ПУШКИН

Музыкальные треки из «Жизни на Марсе» могли бы иметь известный успех и сами по себе, но Мамонов, не успев закончить работу над аудиоверсией спектакля, оказался полностью поглощен новым проектом. В перспективе здесь также предполагался спектакль, но на этот раз все вышло ровно наоборот: аудиоверсия произведения под названием «Шоколадный Пушкин» оказалась впереди своего театрального паровоза. В этом альбоме Петр Николаевич усугубил наметившееся еще на «Жизни амфибий» стремление к синтезу поэзии со звуковым минимализмом – получившийся стиль пытались определять как «метафизический русский рэп» или просто «лит-хоп».

Многих критиков в то время «Шоколадный Пушкин» поставил в тупик. Нарочито сбивчивые авангардные речитативы, начитанные автором поверх вновь наигранного им же медитативно-зловещего бэкграунда, абсурдистские аллюзии на разной степени продвинутости DJ’s, потоки принципиально неразборчивого бормотания а капелла… Александр Долгов, редактор журнала «Fuzz», когда-то стартовавшего с блока публикаций о «Звуках Му», назвал пластинку «абракадаброй». Автор этих строк, напротив, пытался утверждать, что «по масштабности, типу подачи материала и отношению к публике последний альбом Мамонова оказался конгениален фильму Алексея Германа „Хрусталев, машину!“. Кроме того, иные продвинутые рок-специалисты увидели в „Шоколадном Пушкине“ „дадаизм, выходящий на уровень общения с духами“, „поэзию на грани сумасшествия“ etc.

«на перекрестке на углу около магазина тоскливо ждал добра бездомный пес псина беспомощно оглядывалась люди пробегали кто куда а я шел один из них во власти тесной взглядов теребил подошвой асфальт что-то помнится что-то было мне надо помню помнится помню мне помнится что-то было надо вот до этого угла я помнил что надо было а потом забыл вот вижу пес он был чужак он правда мигнул в который раз в который раз мигнули глаза тревожной верой понимания и полотнищем взметнувшимся на шест затрепетало знамя пониманья мы поняли друг друга короче он был мой друг он хотя он был чужак но он был мой друг и хвост его вильнул с какой-то безнадежной и робкой верой ну а вдруг в который раз в который раз нет все-таки затрепетало знамя пониманья я стоял двор так же жгло пылило лето и зеленый шум роняли свет от солнца желтою монетой прямо наземь катился наземь и на землю на землю падал на землю падал мимо моих рук я тоже я тоже как пес ждал добра хотел встретить ответный взгляд глаза мигнули и в который раз напрасный робкий жест и побежал как и пес в края своих помоек на вольницу своих железных пустырей в темноту на свалки от новостроек от людей от всех этих людей в стороне ээээх один из них во власти тесной взглядов вот тебе и один из них да все так же жгло пылило лето бездомный пес почему-то очень печально темнеет догорела свеча потухает день я не сделал какое-то дело какое же да не важно что-