История группы «Звуки Му»

которую используют католики: искупил – заработал – сверхдолжные заслуги и все такое. Вот я думал: что-то здесь не так. Ну не может так быть, чтобы Господь вот просто так пришел, распялся на Кресте за нас, искупил, вознесся – и все хорошо, мы теперь спасены. Ведь это ж самое радостное событие во всей мировой истории – Бог пришел на землю. И неужели это было нужно лишь для того, чтобы осуществить вот эту схему? Неужели Господь Всемогущий не мог придумать чего-нибудь другого, чтобы искупить нас? Нет, что-то здесь не так! И вдруг открываю авву Исаака – ну конечно! Конечно! Цель и воплощения, и распятия одна – явить миру ЛЮБОВЬ. И вот тогда в сердце мое хлынул луч света. И лукавство мое пропало, и я понял: да, вот с Этим Богом я вместе! Да, вот с этой Любовью я вместе! Перед этой Любовью мне стыдно грешить. Вот если меня так любят – то тогда мне стыдно! Тогда я плачу, и падаю, и говорю: «Господи, прости меня!!!» И когда Господь вот так меня осеняет, так проливает на меня свою любовь, несмотря на то что я ему постоянно делаю против, постоянно против, против, а он меня любит, и любит, и любит – вот тогда да! Тогда я говорю от всей своей души: «Господи, Боже мой, слава Тебе!» Вот о чем я говорю, Федор! Какое тут искусство, какая тут культура, какие тут прыжки на сцене?

–Но сцены не оставляете, прыгаете…

–Таланты же нельзя в землю зарывать, по заповедям же надо жить, а не от своего ума помраченного! Господь сказал: «Не зарывай в землю!» – значит, я обязан, и нечего тут копаться. Раз Бог дает – иди, служи! Я к батюшке иду: «Батюшка! У меня такая роль – святого старца, а я грешный такой!» А он говорит: «Что-о? Идите работать!» У нас отец Владимир – во!!! Он говорит: «Вы что это – сачкануть? Гордынька!» Враг, он ведь тут как тут. Он же – отовсюду лезет, ему же шесть тысяч лет, как учат нас отцы, он исхитрился так, что не успеешь оглянуться – а ты уже летишь. Помню, тем постом – у меня и слезы, и то, и это, и я прямо воспаряю… Под такую попал прелесть! Слава Господу, Он меня стукнул. Так что относительно творчества – никаких иллюзий. Сейчас прямо в ладошках несу драгоценность эту – не дай Бог расплескать, не дай Бог вот этот малюсенький дар утерять!

–Петр Николаевич, ваше творчество – хотите вы или нет – оно все же «на любителя», не для всех. А как вы оцениваете современную масскультуру?

–Это страшно. Не потому, что там кто-то плохо играет или там такой Олег Газманов или сякой Киркоров. А потому, что это ведь не из пустоты растет, это ведь общество заказывает такое кино, таких певцов. Эти бесконечные «Смехопанорамы» и весь этот парад уродов – они потому, что все наше существование заполонил дух уныния. И уже если кого-нибудь не изрубили на шестьдесят семь кусков, то никто и смотреть не будет. И если не показали голую задницу, то никто уже и не заметит! А все из-за духа уныния: дай мне, развлеки меня хоть как-нибудь! А лукавый тут как тут, старается: и тебе «9-я рота», и тебе «Штрафбат», и «Хромой-3», и «Слепой-4». Правильно говорит отец Дмитрий Смирнов, мой любимый проповедник: «Ну что лукавый выдумал нового за шесть тысяч лет? Наркотики – было, секс – было, насилие, грабежи, убийства – было. Что-нибудь новое он придумал? А Господь, – говорит, – это всегда новое стихотворение, новая песня, новая музыка». Вот не было никогда этого стихотворения – и вот оно появилось. Вот где интересно, вот где творчество! А не то, что они показывают чернуху какую-то. Ну что ты поймаешь в героине нового? Что ты поймаешь в водке нового?

–То, что вы живете в деревне, в уединении – это связано с изменениями в вашей духовной жизни, с вашим приходом к вере?

–Скорее наоборот: то, что я пришел к Богу, было следствием того, что я переехал сюда. Жил-жил, и вдруг в 45 лет этот участок мне – бах! – на голову свалился. Ну, долго рассказывать подробности… В общем, приехал, встал вон там, где столик в саду стоит, и думаю: вот здесь я буду жить! И мы сюда всей семьей переселились: с женой, с тремя детьми. Года три-четыре тишина была. А потом как-то так получилось, что я пару зим прожил один здесь. И вот каждый день у меня одно и то же занятие: пасьянс. И ничего мне не интересно: ни дети мои любимые, ни жена моя любимая, ни работа моя любимая, ни кайфы мои любимые. Сел я и увидел, что ничего мне неинтересно, хоть в петлю! Я думаю: «Как же быть, ради чего жить вообще?». Так пусто стало! Потом думаю: дай-ка посмотрю, чего они там в церковь ходят, что-то читают, молятся? Я все-таки русский человек, ну-ка дай-ка я гляну. Купил молитвословчик… и вдруг нашел в нем все, что мне надо! Я думаю: ой-ой-ой! Ну а потом, знаете, в храм зашел, постоял. И вот я уже десять лет в Церкви. Но я сам считаю, что только-только в нулевой класс поступаю, только-только наконец-то первые шаги делаю.

–Если вы идете в высь духовную, то зачем вам тогда этот огромный двухэтажный домина, что высится на вашем участке?

–А-а, это – расплата за гордыню! Я ж приехал сюда королем, я же заложил цоколь 15 на 13! Двадцать тыщ долларов сразу – х-хап – туда! А теперь что, бросать что ли? Строй! Я так решил: надо будет не только достроить, но и поделиться с кем-нибудь. Потому что не по Сене шапка-то.

–Ну, у вас детей много…

–Нет! Дети – это все я. С детьми нельзя поделиться. А вот если удастся по грешным моим силам помочь хотя бы одному человеку – там какого-нибудь друга спившегося или наркомана сюда поселить и как-нибудь поднять, или брата, или хотя бы мать-старуху больную сюда привезти – вот тогда уже будет недаром все это дело. А мне лично не надо, и детям моим не надо такого дворца. Понты это все, мавзолей! Памятник ветхому Мамонову, вот что это такое. Вот вам и весь мой сказ.

Сегодня утром шел из храма домой, написал стихотворение. Прочитать? Называется «Молчание»:

Семнадцатого марта в полдень
Светило солнце, блестел наст.
Редкие прошлогодние травинки
Венчиками, легкими штрихами теней
Касались снега.
За нас пострадал Христос.
Я шел по дороге,
Погруженный в любовь Бога.
Квадрат красной крыши горел впереди.
Не очень большая птица, кажется, щегол,
Вспорхнула и пронеслась. Молчаливо
Склоняли головы бугры. Молчание.

OUTRO

Несмотря на все попытки, к 2008 году Мамонов так и не смог найти финансирование театральной постановки «Сказок братьев Гримм», предполагавшей, в частности, дорогие декорации. На волне успеха «Острова» он продолжал концертировать с программой «Мыши+Зелененький», но тур 2007– 2008 давался Петру Николаевичу тяжело. Концерт в Иркутске переносили трижды, вследствие чего он, несмотря на аншлаг, оказался для организаторов убыточным. В Новосибирске Мамонов разбил дорогой микрофон. Во время концерта в Нижнем Новгороде пьяная женщина из первого ряда вдруг закричала: «Петя, я люблю тебя! В дурку вместе поедем!» Охранники вынесли ее из зала за руки и за ноги в тот момент, когда Мамонов пел текст «мышиной» композиции «Про снег»: «О, как бы я хотел, чтобы кто-нибудь вмонтировал в меня маленькую видеокамеру! О, как бы я хотел, чтобы кто-нибудь наблюдал за моей внутренней жизнью!» После концерта Петр Николаевич не вышел на бис, а организаторы объяснили, что «девушка в первом ряду его просто довела». Затем появилась версия, что Мамонов после такого потрясения был госпитализирован, и репортаж о концерте в местной газете «Новое дело» в итоге оказался озаглавлен: «Завалили Мамонта. Нижегородка упекла Мамонова в больницу».

Тем временем Павел Лунгин, воодушевленный успехом «Острова», готовился к новой работе – фильму об Иване Грозном с Петром Николаевичем в главной роли. «Когда снимался „Остров“, я неожиданно для себя увидел в Петре Мамонове образ Ивана Грозного. Во всем – в лице, в поведении. Мне показалось, что они необыкновенно внутренне похожи», – заявил режиссер. Съемки проходили весной и летом 2008 года в Суздале, а выход картины на экраны запланирован на середину 2009-го. Кроме Мамонова, в постановке на этот раз оказались задействованы Олег Янковский, Александр Домогаров и Иван Охлобыстин, а в одном из эпизодов снялся даже Олег Коврига. В середине апреля на съемках побывала кинообозреватель «Известий» Вита Рамм.

«Звучит команда „стоп!“, и Петр Мамонов спешит к мониторам – смотреть отснятое и поговорить с режиссером. Петр Николаевич очень переживает за каждое движение, за каждую свою интонацию и просит еще один дубль, чтобы попробовать другой рисунок роли. Мамонову хочется, чтобы все секунды его роли были значительными. Но он артист стихийный, и, чтобы за бесконечными повторами не ушла искренность и непосредственность, Лунгин напускает строгость: „Петя, не надо юродствовать! Не надо белых глаз, не надо простой злости. Здесь нужно злобное величие царя“. Мамонов с замечаниями согласен и, извиняясь, просит Янковского сыграть еще один дубль: „Не могу понять, Олег Иванович, в чем дело. Может, в этот раз и получится“».

Судя по всему, в творческой личности Мамонова рок-составляющая постепенно занимает все меньшее