Ее тонкие пальцы взялись за кружева корсажа.
— Если ты не уйдешь, придется уйти мне, — заявил Джейми и, повернувшись, двинулся к выходу из пещеры.
— Милорд, — окликнула его Мэри.
Он остановился, но не обернулся.
— Не годится так меня называть.
— Лаллиброх ваш, — возразила она. — И будет вашим, пока вы живы. Если вы его лэрд, я буду называть вас так.
— Он не мой. Титул и имение принадлежат юному Джейми.
— Все мы понимаем, кто таков юный Джейми, а кто вы, — решительно сказала служанка. — И уж поверьте мне, не ваша сестра попросила меня сделать то, что я собираюсь сделать. Повернитесь.
Он нехотя повернулся. Она стояла босая в одной сорочке, с распущенными волосами. Мэри была худенькой, как все они в последнее время, но грудь ее оказалась больше, чем он думал, и соски отчетливо проступали сквозь тонкую ткань. Сорочка, как и вся остальная одежда, была поношенной, с потрепанным подолом, а на плечах местами почти прозрачной.
Джейми закрыл глаза, ощутил легкое прикосновение к своей руке и приказал себе стоять неподвижно.
— Я могу хорошо себе представить, о чем вы думаете, — промолвила Мэри. — Потому что я видела вашу леди и знаю, как это было между вами. У меня такого никогда не было, — добавила она тише, — ни с одним из двух мужчин, с которыми я жила. Но мне ведомо, как выглядит настоящая любовь, и у меня в мыслях не было вызвать у вас такое чувство, будто вы ее предали.
Прикосновение, легкое словно перышко, переместилось на его щеку, и натруженный работой палец провел по ложбинке, проходящей от носа ко рту.
— Чего я хочу, — сказала она тихо, — так это дать вам нечто другое. Пусть меньшее, но такое, что пойдет вам на пользу. Ваша сестра и ребятишки не могут дать вам этого, но я могу.
Он услышал, как она вздохнула.
— Вы дали мне мой дом, мою жизнь и моего сына. Неужели вы не позволите подарить вам взамен такую малость?
Он почувствовал, что слезы щиплют его веки. Легкая ладошка утерла влагу с его глаз и разгладила взъерошенные волосы. Он медленно поднял руки, потянулся к ней, и она вошла в его объятия так же аккуратно и в то же время просто, как накрывала на стол или расстилала постель.
— Я… давно этого не делал, — сказал он, неожиданно застеснявшись.
— Да ведь и я тоже, — едва заметно улыбнулась она. — Но мы вспомним, как это делается.
Часть третья
КОГДА Я ТВОЙ ПЛЕННИК
Глава 7
ВЕРА В ДОКУМЕНТЫ
Инвернесс, 25 мая 1968 года
Конверт от Линклатера прибыл с утренней почтой.
— Посмотрите, какой он пухлый! — воскликнула Брианна. — Он что–то прислал!
Кончик ее носа порозовел от возбуждения.
— Похоже на то, — сказал Роджер.
Внешне он был спокоен, но я видела, как бьется пульс в ямке на его горле. Он взял толстый конверт, взвесил его в руке, небрежно надорвал уголок большим пальцем и достал подборку фотокопий.
Вместе с ними оттуда выпорхнуло сопроводительное письмо на университетском бланке. Я нетерпеливо схватила его и слегка дрожащим голосом прочла вслух:
— «Уважаемый доктор Уэйкфилд! Направляю Вам приложенные ниже материалы в ответ на Ваш запрос относительно казни офицеров–якобитов войсками герцога Камберлендского, последовавшей за сражением при Куллодене. Довожу до Вашего сведения, что упомянутая Вами цитата из моей книги основывалась прежде всего на личном дневнике некоего лорда Мелтона, командовавшего пехотным полком под началом Камберленда во время битвы при Куллодене. Я вложил фотокопии соответствующих страниц этого дневника, содержащих, как Вы убедитесь, необычную и трогательную историю спасения некоего Джеймса Фрэзера. Сам Фрэзер не является значимой исторической личностью, и его частная история лежит в стороне от моих основных научных интересов, но я частенько подумывал о возможности предпринять отдельное исследование в надежде определить его последующую судьбу. Если Вам удастся выяснить, что он выжил и добрался до своего имения, прошу Вас известить об этом меня. Признаюсь, я всегда надеялся, что шотландцу повезло и в этом, хотя ситуация, описанная Мелтоном, делает благоприятный исход не слишком вероятным. Искренне Ваш, Эрик Линклатер».
Дрожащей рукой я положила листок на письменный стол.
— «Не слишком вероятным», каково? — сказала Брианна, встав на цыпочки и заглядывая через плечо Роджера. — Ха! Он точно вернулся, уж мы–то знаем!
— Мы думаем, что он вернулся, — поправил ее Роджер с осторожностью ученого, но его улыбка была такой же широкой, как у Брианны.
— Хотите чаю или какао? — Кудрявая темная головка Фионы просунулась в дверь кабинета, прервав возбужденное обсуждение. — Есть только что испеченное имбирно–ореховое печенье.
Вместе с ней в комнату проник впитавшийся в фартук соблазнительный аромат теплого имбиря.
— Чаю, пожалуйста, — сказал Роджер одновременно с Брианной, воскликнувшей:
— О, какао, это здорово!
Фиона с чрезвычайно самодовольным видом вкатила тележку с чайником, кувшином с какао и подносом свежайшей выпечки.
Я сама взяла чашку с чаем и плюхнулась в кресло со страницами из дневника Мелтона. Гладкий почерк восемнадцатого столетия, несмотря на архаичную орфографию, оказался на удивление разборчивым, и в считаные минуты дневник перенес меня в крестьянскую хижину близ поля боя, а воображение дорисовало и жужжащих мух, и раненых шотландцев на земляном полу, и резкий запах крови, наполняющий тесное помещение.
…во исполнение долга чести моего брата я не мог поступить иначе, кроме как сохранить Фрэзеру жизнь. Поэтому я не включил его имя в список изменников, казненных у фермерского дома, и договорился о том, чтобы ему предоставили возможность отправиться в его родовое имение. Честно признаюсь, что я при этом не чувствую себя человеком, проявившим чрезмерное милосердие или поступившимся своим долгом как офицер армии герцога, поскольку чрезвычайно тяжелая, загноившаяся рана в ноге названного Фрэзера делает его благополучное возвращение домой весьма маловероятным. Так или иначе, честь и долг не оставляли мне иного выбора, и могу сказать, что я испытал определенное облегчение, когда этого человека убрали с моих глаз, тогда как мне пришлось заняться погребением его расстрелянных товарищей. Не самое приятное занятие: то количество трупов, которое мне пришлось увидеть в эти последние два дня, угнетает меня.
На этом запись заканчивалась.
Я положила листки себе на колено. «Чрезвычайно тяжелая, загноившаяся…» В отличие от Роджера и Брианны я знала, насколько серьезной могла быть такая рана в отсутствие не то что антибиотиков, но элементарного медицинского ухода, даже примитивных припарок из целебных трав, доступных горским знахарям той эпохи. Сколько времени заняла тряская дорога от Куллодена до Брох–Туараха в повозке? Два дня? Три? Мог ли он в подобном состоянии и без должной помощи продержаться так долго?
