— Бахтиарова увезли! — выпалил Николай.
— Куда увезли?
— В наручниках в машину посадили и увезли. Сам видел!
— За что? Как это в наручниках?
— Говорят, он сознался, что помог кавказцам следы замести. Он трупы спрятал!
— Куда спрятал? Как он мог сознаться? Что за бред?
Мухин, пораженный новостями, поднялся из-за стола. Коля хотел еще что-то сказать, но его отстранил появившийся в дверях один из «штатских» лиц.
— Валерий Николаевич, я за вами…
— Сейчас иду, — ответил Мухин, хлопая по карманам халата в поиске ключей, и лихорадочно соображая, что ему отвечать и как себя вести в создавшейся, явно бредовой ситуации.
— Ну что же вы?
— Сейчас, сейчас, где-то ключи оставил….
Реплику про ключи следователь или кто там он, оценил по-своему. Презрение к растерянному человеку, к этой организации, и к этому коллективу, где трупы теряются, так и сквозило из его глаз. А нижняя губа высокомерно поджалась. Врезать бы тебе по этой губе, колодой карт, чтоб не выпячивал, мелькнула неожиданная мысль. Ну, да ладно. Бог не выдаст, следак не съест.
Принтер судорожно хрюкнул и, подцепив резиновым языком, лист бумаги, стал задумчиво его жевать. Потом опомнился и выплюнул, оставив на бумаге график недельных перемещений. Дзэн ногу сломит! — подумал Хантер, рассматривая паутину графика. Слишком много линий. Так ничего не понять. Понятно было одно. Ночью Шурави успешно обманывал систему наблюдения и где-то скрывался. Выяснить чем он занимался всю ночь и где пребывал, по распечатанному графику было невозможно. Тогда Хантер отправил на печать все семь листов графика, за неделю. Бумага была не прозрачной и наложить последовательно день за днем не получалось…А зачем мне дни?
Ночи. Тогда он взял только последние контрольные точки в сутках, когда Шурави еще отслеживался, и первые за утренние часы, когда агент начинал свою деятельность. Соединить их прямыми линиями программа не давала, поэтому этот лист Хантер распечатал и провел на нем шариковой ручкой прямые линии, используя расческу как линейку. И так…Пересечение линий искомого крестика с предположительным местом пребывания не давали. Но давали в центре отчетливый многоугольник, в этот многоугольник помещался почти целый квартал.
Хантер в успех предприятий и в научность своего метода не особо верил, но другого способа как обнаружить гнездо Шурави, придумать не мог.
И так, что у нас в этом квадрате? Подумал Хантер, рассматривая Бермудский треугольник, где приблизительно каждую ночь проводил Шурави. В треугольник попадало здание отделение БТА банка, две автостоянки, три кафэшки, гордо именуемые как рестораны, бильярдный клуб, одно здание, помеченное как офис с непонятной аббревиатурой. То ли госучреждение, то ли мутная контора, отмывающая те же госденьги. Ряд мелких магазинчиков встроенных в жилой дом. Единственный жилой дом, попавший в кусок квартала. Вот этот дом и нужно будет проверить, решил Хантер. Обойти старушек, показать фото. Если Шурави там жил, они опознают. Все это конечно спорно, и зыбко, как пленка плесени на тухлой воде. Ткни пальцем и все развалится. Разобьется пленка на мелкие лоскутки, разойдутся они. Лягут на дно. И пиши, пропало. Вот не опознает Шурави ни одна старушка и что тогда? А ведь это ничего не значит. Это допустим лет двадцать назад они (старушки) обладали достоверной информацией, а сейчас, когда квартиры продаются и покупаются в мгновение ока и за один год жильцы могут обновиться полностью. Грош цена их знаниям. А если учитывать, что приходил Шурави всегда поздно, а уходил рано, его вообще мог никто из старожилов не видеть. Хитрый Ика, прячущийся в свою норку и запирающий вход приготовленным камнем. Восьминогая тварь, пускающая чернильную струю, чтобы не разглядел её в черноте ни враг, ни добыча. Вот, кто он такой! Недаром его имя пишется двумя знаками — вороний клюв — каракатица.
Решено. Хантер поднялся, собираясь, отправится к жилому дому немедленно. Дело близилось к обеду. Погода наладилась. Кто-нибудь да окажется на лавочке у подъезда. А нет, так по квартирам пройдусь.
Слушая многих людей, складывается впечатление, что язык — это функция, никак не связанная с деятельностью головного мозга. Жители поселка собрались строить плот, и кроме Михалыча, принесшего плотницкий инструмент, никто ничего не принес. Как выяснилось, строить не из чего. И то, что вчера тот же Петрович, бивший себя пяткой в грудь, мол, досок у него хватит Титаник построить, и Семенов с кедровой улицы, обещавший принести плиты из пенопласта, пришел пустой. А Николай Васильевич вообще не появился, словно ему плот не нужен, потому как личный вертолет во дворе.
Решено было строить из того, что есть т. е. из обломков моста. Но обрушившиеся в реку бревна, которые течением прибило к берегу, были старые и сырые, недаром их дождь поливал, и на плаву держались кое-как. Стоило ступить на них, как тут же уходили под воду.
— Вашу мать! — зло сказал Михалыч, обернувшись на товарищей пенсионеров.
Те прятали глаза, и делали вид, что к злости Михалыча никакого отношения не имеют.
— Чо стали? Давай их из воды вытаскивать.
Сказано, сделано. Поднапряглись и два бревна вытащили. Но нужно было еще два как минимум, чтобы сбить раму плота. Настил сделать, можно было из старого штакетника. Вон, у Сашки-алкаша забор разобрать. Дача его давно тайгу напоминала, лопухом и густой крапивой заросла. Сашка если появлялся на даче за все лето один раз, так пил неделю не просыхая. И Михалыч думал, что отсутствие пару пролетов на заборе, его не сильно расстроит. Пролеты отломали, орудуя топором как монтировкой на два счета. И тут же выяснилась их непригодность. Бруски, на которые был набит штакетник, под действием топора раскрошились. Вот же негодный человек, и все у него негодное, подумал Михалыч, и тут взгляд его упал на лавку в Сашкином дворе. Вернее две лавки стоящие по бокам вдоль дощатого стола, на котором Сашка закусь и раскладывал. И ни разу Михалыча не пригласил. Ну, и трындец твоей беседке. Дурное дело не хитрое. В полчаса разломали и стол и лавки. Лавки пошли на поперечины, а сама столешница на помост. Плот собственно был готов. Размерами вышел не большой, максимум два человека смогут разместиться. Спустили его на воду, и тут оказалось, что стоит на него ступить, как он на полметра уходит в воду.
Семенов предложил привязать к нему пустых пластиковых бутылок, что без сомнения плавучесть повысит. На что Михалыч посоветовал ему привязывать бутылки к своей жопе, чтобы не утонуть. Поскольку голова у Семенова и так пустая, пенопласт обещал, а не принес. Пенопласт как оказывается, крысы почикали, развел руками Семенов. Тогда Петрович предложил подложить под днище плота пустые канистры и привязать их проволокой. Его предложение Михалыч одобрил, но поинтересовался, где взять канистры? На этот простой вопрос Петрович ответить не смог, а потому был подвергнут со стороны Михалыча резкой критике нецензурными словами, суть которых сводилась к тому, чтобы Петрович брал в руки своё седалище и рыскал по дачам в поисках целых емкостей, и без них не возвращался.
Вообще, надо сказать, что сторож содового общества пребывал в крайне поганом расположении духа. Его раздражала любая мелочь, любое не так сказанное слово, в душе кипело как во фляге с бражкой, на раскаленной печке. А все потому, что тело ныло, во рту сохло, руки дрожали. И единственным средством вернуть Михалычу миротворческое настроение, были заветные сто граммов, которые ему никто из присутствующих не догадался предложить. И это обстоятельство его крайне раздражало. О том, что он вчера собирался бросить пить Петр Михайлович уже не вспоминал. Во-первых, это было обещание, данное сгоряча, а во-вторых, мужик — он не кактус, ему пить надо. Правда, нынешняя обстановка к питию не располагала. Вот переберется на ту сторону, навестит Генку, позвонит Коровкину, и в магазин заглянет. Но до исполнения заветной мечты было далеко, как до Китайской пасхи. Поэтому искать канистры строители плота отправились в полном составе. И уже не видели как к остаткам моста, на том берегу подъехал автомобиль профессора Томилова. Из машины профессора вылезли два парня и озадаченно уставились на обгоревшие бревна, гнилыми зубами, торчащие из берега.
