— У меня нет выбора, — кивнул он.
Беренис не сводила с него темных глаз. Помолчав, она сказала:
— У тебя действительно нет выбора. Ты человек чести, и ты поступишь правильно. Я и не ожидала от тебя другого, — выражение ее лица изменилось. — Ты все, что у меня есть, Алексеус. Твой отец хотел отобрать тебя у меня, наказать меня за дерзость, за то, что я не позволила обращаться с собой, как с ненужной вещью. Но я сумела победить, ты остался со мной. — Она подошла к нему, провела рукой по его щеке. — Мое счастье, божье благословение, что у меня есть ты. И я
У Алексеуса перехватило дыхание, когда он увидел, как даже такая сдержанная улыбка преобразила ее лицо.
— Ты защищал эту девушку, говорил, что она не устраивала тебе ловушку. Почему? — продолжала Беренис.
— Потому что она не такая.
— Ты уверен?
— Да.
— Женщины очень искусно умеют лгать и скрывать свою истинную натуру.
— Она не такая. Она просто... — он замолчал.
— Что ты знаешь о ней, ведь ты собираешься на ней жениться?
Алексеусу было неловко. Его тяготил этот разговор. Кэрри и мать были для него словно два разных мира, а сейчас эти миры столкнулись.
— Я встретил ее в Лондоне, — он тщательно подбирал слова. — Я... знаю о ней мало. Недавно приехала из провинции, семьи нет, работала официанткой.
— Официанткой? — бесстрастно переспросила Беренис.
— Она не виновата, что бедна, не виновата, что...
— Совсем не подходит на роль жены Алексеуса Николадеуса? — очень сухо договорила за него мать.
Алексеус сжал челюсти. Мать смотрела на него. Он не хотел встречаться с ней взглядом. Тридцать лет мучительной семейной истории стояли за этими простыми словами. Несчастная мать Яниса тоже была
Перед его мысленным взором снова ожила картина: Кэрри на вчерашнем обеде сидит с ним рядом, изображая точно то, что он хотел, чтобы она изобразила. Демонстрируя его матери и ее гостям именно то, что он хотел им показать.
А теперь ей придется играть роль его жены...
— К сожалению... — Это все, что Алексеус мог сказать. — Ей придется нелегко, но я буду помогать, заботиться, — он так и не взглянул матери в глаза.
Они замолчали. Алексеус не находил больше слов. Его отец чувствовал то же, когда узнал о беременности своей любовницы? Как будто случилось что-то, что вывернуло мир наизнанку, навсегда изменились все понятия и нормы. Последствия внесли коррективы в судьбы не только отца и его любовницы, но и его жены, сына и ребенка, чье рождение привело к расколу в семье, ребенка, одним своим существованием ставшего причиной раздоров.
И сейчас то же происходит с ним, Алексеусом. Мать снова тяжело перевела дыхание.
— Если нужно, я останусь с тобой, сделаю, что смогу, постараюсь свести трудности к минимуму, — она беспомощно пожала плечами.
Алексеус молчал.
— Понимаю. Я уеду сегодня вечером. Я заказала номер в пансионате в Кюрсаале, правда, через неделю, но, думаю, это неважно. Ты... Сообщи мне, хорошо? — Она не сказала, о чем, он не спрашивал.
Все и так было понятно.
— Конечно, — мужчина говорил спокойно, но в его глазах затаились напряжение и горечь.
Беренис молча кивнула. Затем, словно повинуясь импульсу, шагнула к нему, сжала его руку и крепко поцеловала в щеку. Уже у двери она оглянулась.
— Ты — все, о чем я думаю, о чем беспокоюсь. Все, что я делаю, — я делаю для тебя. Помни это. — И, не ожидая ответа, ушла.
Алексеус уселся перед компьютером, посмотрел на заполненный цифрами экран и вдруг почувствовал себя очень одиноко.
Ему внезапно очень захотелось, чтобы кто-то оказался рядом с ним.
Дверь спальни открылась, и Кэрри равнодушно повернула голову.
Но в комнату вошла другая женщина. Кэрри невольно напряглась.
Беренис Николадеус подошла к постели и постояла минуту, хмуро глядя на девушку. Макияж и прическа Беренис были так же безукоризненны, как и на обеде накануне.
— Вы выглядите совсем иначе, я могла бы не узнать вас.
Она говорила по-английски бегло, с сильным греческим акцентом, очень низким для женщины голосом. Кэрри видела теперь их сходство с Алексеусом. Дама обращала на себя внимание, была какой-то значительной, но красивой ее, пожалуй, нельзя было назвать.
Кэрри удивили две вещи. Во-первых, как это ей удается спокойно смотреть на эту женщину после кошмара вчерашнего обеда, после тех унижений и страданий. А во-вторых, что мать Алексеуса совсем не выглядела такой леденяще неприступной, как вчера.
— Я хочу поговорить с вами, — сказала Беренис, оглядывая плохо освещенную комнату. Увидев стоящий у стены единственный стул, она пододвинула его к кровати и уселась, элегантно закинув ногу на ногу. — У меня к вам предложение, — деловым тоном начала она. — Не буду оскорблять нас обеих подходами и увертками. Суть моего предложения: я плачу вам пять миллионов евро, а вы едете со мной в очень хорошую клинику в Швейцарии. Там квалифицированно... решат вопрос с вашим состоянием.
Кэрри взглянула на нее. Она слышала слова — они доносились с того места, где сидела мать Алексеуса, где был остальной мир. Но Кэрри там не было. Она находилась где-то еще, где-то, куда никому не позволено вторгаться. Где-то, где ее окружала высокая, непроницаемая стена. Барьер, который не могли преодолеть ни чувства, ни эмоции.
— Если вы подождете несколько дней, возможно, вам удастся сэкономить большую сумму денег. Природа может бесплатно выполнить работу, которую вы требуете, — Кэрри отвечала таким же бесстрастным голосом, каким мать Алексеуса предлагала ей плату за прерывание нежеланной, случайной беременности, ставящей под угрозу будущее и репутацию ее сына, Алексеуса Николадеуса.
— Природа ненадежна. А клиника — это гарантия. И, кроме того, — голос Беренис Николадеус изменился, — я не хотела бы оставить вас с пустыми руками. Это несправедливо. Алексеус, как вы успели, я думаю, понять, удручен чувством ответственности. Надо освободить его.
— Узнав, что я взяла у вас деньги за аборт, он освободится? — Кэрри оставалась бесстрастной.
— Вы удивительно быстро все понимаете. Алексеус говорил, вы официантка, да? — Беренис немного наклонилась вперед. — Так вы принимаете мое предложение?
Кэрри посмотрела на нее безразлично. Абсолютно без выражения.
Беренис откинулась назад. Когда она заговорила вновь, интонация была обычная, почти задушевная.
— Выходить замуж за моего сына было бы ошибкой с вашей стороны. — Помолчав минуту, она продолжила: — Вы станете несчастны. Я не угрожаю. Я знаю это по опыту. Не моему. Нет. Той женщины, которая пришла мне на смену. Она была как вы. И вы, если выйдете за моего сына, будете как она. Горько,
