будущего чемпиона в подбородок, приподнял его с пола и отбросил к канату.
Здесь лежал он, пока судья отсчитывал десять секунд, а непостоянная толпа вопила от радостного восторга. Борьба оказалась решающей.
Кассиди перелез через канат и облобызал Билли Байрна.
– Я знал, что ты можешь это сделать, голубчик, – кричал он, чуть не плача от радости. – Теперь твоя карьера сделана, ты – будущий чемпион…
На следующее утро спортивные листки были полны статьями о «матросе Байрне», которого называли «самой крупной восходящей звездой на небе бокса». Портреты его пестрели повсюду. Газеты помещали интервью: интервью с ним, интервью с борцом, которого он победил, интервью с его учителем Кассиди, интервью с судьей, интервью со всеми, – и все сходились на том, что со времен Джеффриса не видывали такого борца. Сам негр Корбет признал, что, хотя он, без сомнения, победил бы новое чудо, но нашел бы его нелегким противником.
Все говорили, что будущее Байрна обеспечено. Не было никого, кто мог бы сравняться с ним, а всякий, кто его видел накануне, поставил бы на него свой последний доллар.
Кассиди по телеграфу послал вызов антрепренеру негра и получил благоприятный ответ. Хотя условия были невыгодные, но Кассиди принял их, и к полудню уже выяснилось, что борьба состоится.
Билли давно не чувствовал себя таким счастливым, пожалуй с того самого дня, когда он добровольно отказался от Барбары Хардинг в пользу человека, которого, как он думал, она любила. Он жадно читал и перечитывал газетные отчеты о своем подвиге, когда вдруг, перелистывая газеты, чтобы найти еще какие–нибудь заметки о себе, он наткнулся на то самое имя, которое в течение всех этих месяцев постоянно было у него на уме. Хардинг!
«Идут упорные слухи о разрыве помолвки прекрасной мисс Хардинг с Уилльямом Д. Мэллори. Нам не удалось застать дома мисс Хардинг. Мистер Мэллори отказывается вдаваться в подробности, но не отрицает слуха»…
Билли Байрн прочел только эти строки и уронил газету. Борьба и чемпионство разом вылетели у него из ума.
Он уставился в одну точку, а мысли его унеслись за много тысяч миль к маленькому островку, лежащему среди бурной реки. А в другом конце того же огромного Нью–Йорка, с той же газетой в руке сидела Барбара Хардинг. Она небрежно пробегала спортивный листок в поисках отчета о вчерашнем женском состязании гольфа. Внезапно ее глаза остановились на портрете гигантаатлета, и она забыла об отчете и состязании.
Торопливо начала она искать заголовок и текст, пока не нашла имени «матроса Байрна».
Это он! Барбара жадно читала и перечитывала все, что было о нем написано.
Полчаса спустя мальчик–посыльный разыскал матроса Байрна в школе профессора Кассиди. Его окружала куча поклонников. Мальчуган с восторгом оглядел с головы до ног нового героя и передал ему записку.
Пока Билли ее читал, мальчик продолжал смотреть на него с благоговейным обожанием.
– Будет ответ? – спросил он.
– Нет, – ответил Байрн, – я сам его принесу.
И он всучил доллар мальчишке.
Час спустя Билли Байрн подымался по широким белым ступеням, которые вели в особняк Антона Хардинга. Лакей, открывший ему дверь, оглядел его подозрительно: Билли был одет, как прифрантившийся мастеровой. Визитной карточки у него не оказалось.
– Скажите мисс Хардинг, что мистер Байрн пришел, – сказал он.
Лакей оставил его ждать в вестибюле, а сам, не торопясь, стал подниматься по широкой лестнице, но на полдороге встретил быстро бегущую вниз мисс Хардинг.
– Знаю, Смит, знаю, – предупредила она его. – Я ожидала мистера Байрна.
И, заметя, что лакей не потрудился предложить посетителю стула, прибавила: – Это старый дорогой друг.
Смит моментально стушевался.
– Билли! – вскрикнула девушка, бросившись к нему с протянутыми руками. – О, Билли, мы все думали, что вы умерли! Сколько времени вы здесь? Почему вы ко мне не пришли? Байрн замялся.
– Я вернулся несколько месяцев тому назад, – ска зал он наконец. – Но после того, как обнаружилось, что мистер Мэллори жив, я понял, что все изменилось… и потому не показывался. – Билли! Как могли вы это подумать?
– Вы не хотите сказать, – и голос его дрогнул, – что… что все осталось по– прежнему… как на острове, Барбара? Он внимательно посмотрел на нее.
В ее глазах, во всем ее обращении он мог прочесть так же ясно, как если бы она выразила это словами, что его надежда, охватившая его при получении письма, не была напрасной.
Но в нем проснулось странное чувство. В тот момент, когда он входил в великолепный дом Антона Хардинга, он уже ощутил какое–то неприятное стеснение в груди.
Наглое поведение лакея, роскошь огромного вестибюля, за которым виднелся целый ряд апартаментов – все было так чуждо ему!
И сама Барбара, одетая в какое–то мудреное парижское платье, всем своим видом противоречила тому выражению, которое он читал в ее глазах.
Нет, Билли Байрн тут чужой, точно так же, как и Барбара Хардинг навсегда останется чужой на Большой авеню. Билли Байрн вдруг понял это.
Его сердце упало. Он внезапно потерял всякий интерес к жизни.
Он на минуту задумался. Его собственная жизнь или счастье в счет не идут. Нужно думать только о ней. Он благодарил судьбу за то, что опомнился раньше, чем сказал Барбаре, что понял выражение ее глаз.
– Я вернулся несколько месяцев тому назад, – сно ва начал он. – Но в моей башке было достаточно сообразительности, чтобы не соваться туда, куда мне не след. Хорош я бы был среди ваших пижонов!
Билли звонко хлопнул себя по берду и расхохотался так неприлично громко, что изысканный Смит, стоявший в верхнем этаже, в ужасе приподнял брови.
– А затем было это самое состязание. Не мог же я бросить работу, чтобы гоняться за юбкой!
Барбара почувствовала острое разочарование. Снова Билли начал говорить так отчаянно грубо! Ведь она его совсем было отучила от этого во время их пребывания на острове.
– Я бы и совсем не прилупил к вам, – продолжал он, – да в газете прочел, что вы с Мэллори разошлись. Вот я и подумал, что нужно пронюхать, в чем тут дело.
Во все время, пока он говорил, он не смотрел на Барбару. Теперь он обернулся к ней.
– Он, небось, недоволен размолвкой?
– Да, – ответила Барбара.
Она не знала, сердиться ли ей или нет. Но вспомнила о воспитании Билли и подумала, что он, конечно, не знает, что нельзя затрагивать такой деликатный вопрос в такой грубой форме.
– Тэк–с, – продолжал Билли. – В чем же у вас за гвоздка? Мэллори как раз
