встречавшихся с ним. – Не слишком ли поздно даже для друга?
– Входите, ваша светлость, входите.
Опираясь на руку Атоса, герцог де Бофор прошен в дом. За ними туда же последовал и Рауль, скромно шагавший сзади вместе с офицерами герцога, среди которых у него были друзья.
Глава 8.
ГЕРЦОГ ДЕ БОФОР
Герцог обернулся в тот самый момент, когда Рауль, желая оставить его с Атосом наедине, закрывал дверь и собирался перейти вместе с офицерами в соседнюю залу.
– Это тот юноша, которого так расхваливал принц? – спросил де Бофор.
– Да, это он.
– По-моему, он настоящий солдат! Он здесь не лишний, пусть останется с нами.
– Оставайтесь, Рауль, раз монсеньер разрешает, – повернулся к сыну Атос.
– Как он красив и статен! – продолжал герцог. – А вы мне дадите его, если я попрошу вас об этом, сударь?
– Что вы хотите сказать, монсеньер?
– Ведь я заехал проститься с вами. Разве вам не известно, кем я в скором времени стану?
– Вероятно, тем, кем вы были всегда, монсеньер, то есть храбрым принцем и отменным дворянином.
– Я становлюсь африканским принцем и бедуинским дворянином. Король посылает меня покорять арабов.
– Что вы, монсеньер!
– Это странно, не так ли? Я, чистокровный парижанин, я, король предместий (меня ведь прозвали рыночным королем), я перехожу с площади Мобер к подножию минаретов Джиджелли; из фрондера я превращаюсь в искателя приключений.
– О монсеньер, если бы не вы сами говорили об этом…
– Вы б не поверили, разве не так? Все же вам придется поверить и давайте простимся. Вот что значит обрести вновь королевскую милость.
– Милость?
– Да. Вы улыбаетесь. Ах, дорогой граф, знаете ли вы, почему я принял подобное назначение?
– Потому что слава для вашей светлости превыше всего.
– Какая там слава – отправляться за море, чтобы стрелять из мушкета по дикарям! Нет, там не найду я славы, и всего вероятнее, что меня ожидает там нечто другое… Но я неизменно хотел и продолжаю хотеть, чтобы жизнь моя, слышите, граф, чтобы жизнь моя заблистала еще и этой гранью, после того как пятьдесят долгих лет она излучала самый причудливый блеск. Ведь посудите-ка сами, разве не странно родиться сыном короля, воевать с королями, считать себя одним из могущественнейших людей своего века, никогда не терять собственного достоинства, походить на Генриха Четвертого, быть великим адмиралом Французского королевства – и поехать за смертью в Джиджелли ко всем этим туркам, маврам и сарацинам?
– Монсеньер, вы так упорно настаиваете на этом, – сказал смущенный словами Бофора Атос. – С чего это вы решили, что столь блистательная судьба оборвется в этом жалком углу?
– Неужели вы думаете, справедливый и доверчивый человек, что, если меня отправляют в Африку под таким смехотворным предлогом, я не постараюсь выйти из этого смешного положения с честью? И не заставлю говорить о себе? А чтобы заставить говорить о себе, когда есть принц, есть Тюрепи и еще несколько моих современников, могу ли я, адмирал Франции, сын Генриха Четвертого и король Парижа, сделать что-либо иное, кроме того, чтобы подставить свой лоб под пулю? Черт возьми! Уверяю вас, об этом, будьте спокойны, несомненно заговорят. Я буду убит назло и вопреки всем на свете. Если не там, то где- нибудь в другом месте.
– Монсеньер, что за чрезмерное преувеличение! А в вашей жизни чрезмерной была только храбрость!
– Черт возьми, дорогой друг, это не храбрость, настоящая храбрость это ехать за море навстречу цинге, дизентерии, саранче и отравленным стрелам, как мой предок Людовик Святой. Кстати, известно ли вам, что эти бездельники пользуются отравленными стрелами и посейчас? И потом, я об этом думаю уже очень давно. А вы знаете, если я хочу чего-нибудь, то хочу очень сильно.
– Вы пожелали покинуть Венсен, монсеньер?
– Да, и вы мне помогли в этом, друг мой; кстати, я оборачиваюсь во все стороны и не вижу моего старого приятеля Вогримо. Как он и что он?
– Вогримо и доныне – почтительный слуга вашей светлости, – улыбнулся Атос.
– У меня с собой для него сто пистолей, которые я привез как наследство. Мое завещание сделано.
– Ах, монсеньер, монсеньер!
– И вы понимаете, что если б увидели имя Гримо в моем завещании…
Герцог расхохотался. Затем, обратившись к Раулю, который с начала этой беседы погрузился в раздумье, он произнес:
– Молодой человек, я знаю, что здесь есть вино, именуемое, если не ошибаюсь, Вувре…
Рауль торопливо вышел, чтобы распорядиться относительно угощения герцога. Бофор взял Атоса за руку и спросил:
– Что вы хотите с ним делать?
– Пока ничего, монсеньер.
– Ах да, я знаю; со времени страсти короля к… Лавальер…
– Да, монсеньер.
– Значит, все это правда?.. Я, кажется, знавал ее некогда, эту маленькую прелестницу Лавальер. Впрочем, она, сколько помнится, не так уж хороша.
– Вы правы, монсеньер, – согласился Атос.
– Знаете ли, кого она мне чем-то напоминает?
– Она напоминает кого-нибудь вашей светлости?
– Она похожа на одну очень приятную юную девушку, мать которой жила возле рынка.
– А, а! – кивнул Атос.
– Хорошие времена! – добавил Бофор. – Да, Лавальер напоминает мне эту милую девушку.
– У которой был сын, не так ли?
– Кажется, да, – ответил герцог с той наивной беспечностью и великолепной забывчивостью, интонации которых передать невозможно. – А вот бедняга Рауль, он, бесспорно, ваш сын, не так ли?
– Да, монсеньер, он, бесспорно, мой сын.
– Бедный мальчик оскорблен королем и очень страдает.
– Он делает нечто большее, монсеньер, он сдерживает порывы своей души.
– И вы позволите ему тут закоснеть? Это нехорошо. Послушайте, дайте-ка его мне.
– Я хочу его сохранить при себе, монсеньер. У меня только он один на всем свете, и пока он захочет оставаться со мной…
– Хорошо, хорошо, – сказал герцог, – и все же я быстро привел бы его в чувство. Уверяю вас, он из того теста, из которого делаются маршалы Франции.
– Возможно, монсеньер, но ведь маршалов Франции назначает король; Рауль же ничего не примет от короля.
Беседа прервалась, так как в комнату возвратился Рауль. За ним шел Гримо, руки которого, еще твердые и уверенные, держали поднос со стаканами и бутылкой вина, столь любимого герцогом.
Увидев того, кому он издавна покровительствовал, герцог воскликнул:
– Гримо! Здравствуй, Гримо! Как поживаешь?
Слуга отвесил низкий поклон, обрадованный не меньше своего знатного собеседника.
– Вот и встретились два старинных приятеля! – улыбнулся герцог, энергично трепля по плечу Гримо.
Гримо поклонился еще ниже и с еще более радостным выражением на лице, чем кланялся в первый раз.
