- Хорошо! - проговорил граф Рапт. - Он много времени не займет. Мы с ним быстро договоримся.
Лакей доложил:
- Господин Бревер!
Человек лет пятидесяти с небольшим, рослый, с открытым лицом вошел в кабинет.
- Сударь! - с поклоном начал новоприбывший. - Простите, что, будучи вам незнаком, я с такой настойчивостью добивался у вас приема.
- Господин Бревер! - отвечал депутат, внимательно вглядываясь в лицо посетителя, словно по линиям его лица определял, как себя с ним держать. Я не могу сказать, что вы мне незнакомы, ведь я знаю имена своих врагов а вы из их числа, - как и своих друзей.
- Я действительно далек от того, чтобы испытывать к вам дружеские чувства, но и вашим недругом себя не считаю. Я категорически против вашей кандидатуры, и, вероятно, так будет всегда, не из-за вас лично, а из-за системы - губительной, на мой взгляд, - за которую вы ратуете. Если не считать этой вражды партий, сугубо политической, я отдаю должное вашему огромному таланту, сударь.
- Вы мне льстите, - с притворным смущением отозвался г-н Рапт.
- Я никогда никому не льщу, сударь, - сердито возразил пивовар, - как не люблю, чтобы льстили мне. Однако пора, я думаю, сообщить вам о цели моего визита.
- Прошу вас, господин Бревер.
- Сударь! Вчера я, к своему изумлению, прочел в своей газете - ведь 'Конститюсьонель' не совсем правительственная газета - предвыборный циркуляр, с позволения сказать, кредо, подписанное вашим именем. Это в самом деле писали вы?
- А вы в этом сомневаетесь, сударь? - вскричал граф Рапт.
- Я буду в этом сомневаться до тех пор, сударь, пока не услышу подтверждения из ваших уст, - холодно вымолвил избиратель.
- Да, сударь, подтверждаю это вам, - сказал граф.
- Мне это кредо показалось патриотичным и отвечающим чаяниям либеральной партии, которую я представляю; оно соответствует убеждениям, ради которых я жил и умру; я был глубоко тронут, а мнение, которое до того сложилось у меня о вас, было поколеблено!
- Сударь!.. - скромничая, прервал его будущий депутат.
- Да, сударь, - продолжал настаивать избиратель, - я многое бы дал, чтобы после прочтения этих строк пожать руку того, кто их написал.
- Сударь! - снова перебил г-н Рапт, скромно опуская глаза. - Вы по-настоящему тронули меня! Симпатия такого человека, как вы, мне дороже, чем общественное признание.
- Однако я не решился бы на этот поступок, - продолжал пивовар, ничуть не смутившись неприкрытой лестью графа, - итак, я не пришел бы к вам, если бы мой старый друг Рено, бывший аптекарь из предместья Сен-Жак, не зашел ко мне после встречи с вами.
- Ваш друг Рено - настоящий гражданин! - с воодушевлением воскликнул граф.
- Да, он истинный гражданин, - подтвердил г-н Бревер. - Один из тех, что совершают революцию, но не извлекают из этого личной выгоды. Ваше доброе отношение к моему старому другу и подтолкнуло меня к тому, чтобы нанести вам этот визит.
Словом, я к вам пришел с одной целью: убедиться, что я могу со всем доверием отдать за вас свой голос и уговорить друзей последовать моему примеру.
- Выслушайте меня, господин Бревер, - сказал кандидат, внезапно сменив тон; он понял, что избрал неверный путь и что в разговоре с г-ном Бревером нужно скорее держать себя суровым воином, а не любезным придворным. - Я буду с вами откровенен!
Любой другой на месте г-на Бревера, услышав подобные слова из уст графа, заподозрил бы неладное и стал бы держаться настороже. Однако г-н Бревер, да простят нам эту фразу, принадлежащую, кажется, Ла Палиссу, был слишком прост, чтобы быть подозрительным. Именно те, кто более всего не доверяют правительствам, легче всего и попадаются на удочку тех, кто эти правительства представляет. Итак, пивовар стал слушать во все уши.
- Я не проситель, - продолжал граф. - Я не ищу ничьих голосов и не стану умолять вас проголосовать за меня, как, возможно, сделал бы мой противник, мнящий себя большим либералом, чем я. Нет, нет, я обращаюсь к общественному сознанию и ищу его признания. Я хочу, чтобы все отдавшие мне свой голос знали меня досконально. Человек, который должен представлять своих сограждан, обязан быть вне подозрений.
Доверие должно быть взаимным между избирателями и избираемыми. Я принимаю мандат только с этим условием. И я признаю за вами право в следующую нашу встречу спросить у меня отчет о том, как я вас представлял. Вы даже, может быть, сочтете, что я позволил себе некоторую вольность, однако меня к тому вынуждает искренность.
- Я нисколько на вас за это не сержусь, сударь, - возразил пивовар, - я от этого далек. Продолжайте, прошу вас.
В эту минуту вошел Батист с подносом, на котором стояли чашка бульона, пирожок, бокал и бутылка бордо. Лакей поставил все это на стол.
- Садитесь, дорогой господин Бревер! - пригласил кандидат, направляясь к столу.
- Не обращайте на меня внимания, прошу вас, - отвечал избиратель.
- Вы позволите мне пообедать? - спросил граф и сел.
- Ешьте, умоляю вас, сударь.
- Простите за то, как я вас принимаю, дорогой господин Бревер. Но я привык действовать без церемоний и испытываю настоящий ужас перед этикетом. Я обедаю когда могу, просто, без затей. Себя не переделаешь: у меня вкусы простые. Мой дед был пахарем, и я этим горжусь.
- Мой - тоже, - просто ответил пивовар. - Я пятнадцать лет помогал ему на ферме.
- Это лишний повод для симпатии, дорогой господин Бревер, и я этим горд! Ведь благодаря этому два человека лучше могут понять друг друга, если с ранних лет они познали нищету, бедность. Мой обед слишком скромен, чтобы я предлагал вам его разделить. Однако, если вы пожелаете принять...
- Тысячу раз вам благодарен, - смущенно перебил его пивовар. - Но неужели это весь ваш обед? - прибавил он удивленно и даже с некоторым испугом.
- Совершенно точно, дорогой господин Бревер! Да разве у нас есть время на еду? Разве люди, которые по-настоящему любят отечество, заботятся материальными интересами?
И потом, повторяю, я ненавижу роскошный обед по многим причинам, но одну из них, я уверен, вы оцените: у меня сердце кровью обливается при мысли, что за один обед, без всякой нужды, без смысла, из чистого хвастовства, из предрассудка, тратится сумма, на которую можно было бы накормить двадцать семейств.
- Вы правы, сударь! - перебил его взволнованный избиратель.
- Я прошел школу лишений, сударь, - продолжал кандидат. - Я прибыл в Париж в сабо, но ничуть этого не стыжусь!
Я знаю, как относиться к страданиям трудящихся классов! Ах, если бы все, как я, знали цену деньгам, они не раз подумали бы, прежде чем облагать и без того тяжелыми налогами несчастных налогоплательщиков.
- Совершенно верно, сударь! Именно об этом я и хотел сказать... Мы друг друга понимаем: враждебность, с которой я отношусь к правительству, объясняется прежде всего чрезмерными, безумными расходами прислужников монархии.
- Что вы хотите этим сказать?
- В предпоследнюю сессию, сударь, вы были, уж позвольте мне сказать это теперь, когда мы понимаем друг друга, одним из самых горячих инициаторов новых налогов, которыми угрожали населению. Вся ваша система, а я внимательно ее изучил, была направлена на увеличение, а не на уменьшение бюджета. Вы видите спасение отечества в расширении штатов и обогащении чиновников, как было при правительстве во времена императора. Словом, вы пытались привязать к себе как можно больше отдельных людей на основе личной выгоды, тогда как следовало завоевать доверие всех на основе всеобщей любви.
- Выслушайте меня, дорогой господин Бревер, ведь вы не только порядочный, но и умный человек. Я буду с вами еще откровеннее, если только это возможно.
