освоился и «выработал дыхание», как говорят пловцы, странное поведение гасконца бросилось ему в глаза.
– Эй, любезный господин Шико, – спросил он гасконца, – кого вы ищете?
– Никого, – ответил Шико. – Я просто гляжу, куда мы едем.
– Но ведь мы едем в Мелон, как мне кажется. Вы мне сами это сказали, вы мне даже обещали…
– Нет, мы не едем, куманек, мы не едем, мы стоим на месте, – отозвался Шико, пришпоривая коня.
– Как это мы не едем! – возмутился монах. – Да мы не сходим с рыси.
– В галоп! В галоп! – приказал гасконец, переводя своего коня в галоп.
Панург, увлеченный примером, также помчался галопом, но с плохо скрытой злостью, не предвещавшей его всаднику ничего доброго.
У Горанфло перехватило дыхание.
– Скажите, скажите, пожалуйста, господин Шико! – закричал он, как только снова обрел дар речи. – Вы зовете это путешествием для развлечения, но я совсем не развлекаюсь, лично я.
– Вперед! Вперед! – ответил Шико.
– Но у осла такие жесткие бока.
– Хорошие наездники галопируют только стоя на стременах.
– Да, но я, я не выдаю себя за хорошего наезд-пика.
– Тогда оставайтесь!
– Нет, черт возьми! – закричал Горанфло. – Ни за что на свете!
– Ну, раз так, слушай меня, и вперед! Вперед! И Шико, снова пришпорив коня, погнал его еще с большей скоростью.
– Панург хрипит! – кричал Горанфло. – Панург останавливается.
– Тогда прощай, куманек! – сказал Шико.
Горанфло на секунду чуть было не поддался искушению ответить теми же словами, но вспомнил, что лошадь, которую он проклинал в глубине сердца, унесет на своей спине не только его неумолимого спутника, но вместе с ним и кошелек, спрятанный у того в кармане. Поэтому он подчинился судьбе и, бешено колотя сандалиями в бока разъяренного осла, заставил его возобновить галоп.
– Я убью моего бедного Панурга, – жалобно кричал монах, взывая к корысти Шико, раз уж ему, по- видимому, не удалось повлиять на чувство сострадания гасконца, – я его убью, определенно убью.
– Что делать, убейте его, куманек, убейте, – хладнокровно отвечал Шико, ни на секунду не замедляя скачки. – Мы купим мула.
Панург, словно уразумев угрозу, содержащуюся в этих словах, свернул с большой дороги и вихрем помчался по высохшей боковой тропинке, идущей над самым обрывом. По этой тропинке Горанфло и пешим не осмелился бы пройти.
– Помогите! – кричал монах. – Помогите! Я свалюсь в реку!
– Нет никакой опасности, – отвечал Шико, – ручаюсь, что вы не утонете, даже если и свалитесь.
– О! – лепетал Горанфло. – Я умру, наверняка умру. И подумать только, все это случилось потому, что я стал сомнамбулой.
И монах направил в небеса взгляд, казалось говоривший: «Господи, господи, какое преступление я совершил, что ты наслал на меня такую казнь?» Вдруг Шико, выехав на вершину холма, так резко осадил коня, что захваченное врасплох животное присело на задние ноги, крупом едва не коснувшись земли.
Горанфло, худший наездник, чем Шико, и к тому же вместо уздечки располагавший только поводком, Горанфло, говорим мы, продолжал скакать вперед.
