который, как вам известно, поощряет еретиков.
Хозяин, по-видимому, начал проникаться живейшим интересом к гонимому Горанфло.
– Тише, – предупредил он, поднося палец к губам.
– То есть как тише? – спросил Шико. – Неужели в вашу гостиницу затесались люди короля?
– Боюсь… – сказал хозяин, кивнув головой. – Там, в комнате рядом, есть один приезжий…
– Ну тогда, – сказал Шико, – мы оба, я и мой родственник, немедленно покидаем вас, ибо он изгнан, его преследуют.
– А куда вы пойдете?
– У нас есть два-три адреса, которыми нас снабдил один содержатель гостиницы, наш друг мэтр Ла Юрьер.
– Ла Юрьер! Вы знаете Ла Юрьера?
– Тс-сс! Не называйте его по имени. Мы познакомились накануне ночи святого Варфоломея.
– Теперь, – сказал хозяин, – я вижу, что вы оба, ваш родственник и вы, святые люди; я тоже знаю Ла Юрьера. Купив эту гостиницу, я даже хотел, в знак нашей дружбы, дать ей то же название, что и у его заведения, то есть «Путеводная звезда», но гостиница уже приобрела некоторую известность с вывеской «Под знаком креста», и я побоялся, как бы перемена названия не отразилась па доходах. Значит, вы сказали, сударь, что ваш родственник…
– Имел неосторожность в своей проповеди заклеймить гугенотов. Проповедь имела огромный успех. Его величество, всехристианнейший король, разгневанный этим успехом, свидетельствующим о настроении умов, приказал разыскать моего брата и заточить в тюрьму.
– И тогда? – спросил хозяин, уже не пытаясь скрыть своего сочувствия.
– Черт побери! Я его похитил, – сказал Шико.
– И хорошо сделали. Бедняга!
– Монсеньер де Гиз предложил мне взять его под свое покровительство.
– Как, великий Генрих де Гиз? Генрих Свя…
– Генрих Святой.
– Да, вы верно сказали, Генрих Святой.
– Но я боюсь гражданской войны.
– Ну коли так, – сказал хозяин, – если вы друзья монсеньера де Гиза, стало быть, вы знаете это?
И он сделал рукой перед глазами Шико нечто вроде масонского знака, с помощью которого лигисты узнавали друг Друга.
Шико в ту знаменитую ночь, проведенную им в монастыре святой Женевьевы, заметил не только этот жест, который раз двадцать мелькал перед его глазами, но и ответный условный знак.
– Черт побери! – сказал он. – А вы – это? И, в свою очередь, взмахнул руками.
– Коли так, – сказал хозяин гостиницы, проникнувшись полным доверием к новым постояльцам, – вы здесь у себя, мой дом – ваш дом. Считайте меня другом, а я вас буду считать братом, и если у вас нет денег…
Вместо ответа Шико вытащил из кармана кошелек, который, хотя уже несколько осунулся, тем не менее все еще сохранял тучность, радующую глаз и невольно внушающую доверие.
Вид округлого кошелька всегда приятен; да, он радует даже великодушного друга, который предложил вам денег, но, взглянув на ваш кошелек, убедился, что вы в них не нуждаетесь и что, таким образом выказав свои благородные чувства, он избавлен от необходимости подкрепить слова делом.
– Хорошо, – сказал хозяин.
