Гордо и радостно сверкающими глазами Шико пробежал пергамент, привезенный из Авиньона Пьером де Гонди.
Папский легат, верный политике, которую его верхов-вый суверен проводил со дня своего вступления на папский престол, написал внизу: «Fiat ut voluit Deus: Deus jura hominum fecit28».
– Вот папа, который ни во что не ставит всехристианского короля, – сказал Шико.
И, бережно свернув пергамент, засунул его в нагрудный карман камзола.
Затем поднял тело адвоката, на котором почти не было крови – рана вызвала внутреннее кровоизлияние, и положил его на кровать, повернув лицом к стене, после чего открыл дверь и кликнул Горанфло.
Горанфло вошел.
– Какой вы бледный! – сказал он.
– Да, – отозвался Шико, – последние минуты этого несчастного меня несколько взволновали.
– Он умер? – спросил Горанфло.
– Есть все основания так думать, – ответил Шико.
– А ведь только что был совсем здоров.
– Даже слишком здоров. Он хотел проглотить совершенно несъедобные вещи и умер, как Анакреонт, – подавившись.
– Ого! – воскликнул Горанфло. – Паршивец хотел задушить меня, меня – божьего человека, это и принесло ему несчастье.
– Простите его, куманек, ведь вы христианин.
– Я его прощаю, – сказал Горанфло, – хотя он меня сильно напугал.
– Это еще не все, – заметил Шико. – Вам надлежит зажечь свечи и пробормотать над телом пару- другую молитв.
– Для чего?
– Как, для чего? Чтобы вас не схватили как убийцу и не препроводили в городскую тюрьму.
– Меня? Как убийцу этого человека? Да будет вам! Ведь это он пытался меня задушить.
– Ну, конечно, боже мой! И поскольку ему не удалось вас прикончить, то от злости вся кровь в его теле пришла в движение, какой-то сосудик в горле лопнул, и доброй ночи, дорогой брат, спи спокойно! Сами видите, Горанфло, в конечном счете это вы были причиной его смерти. Причиной невольной, что верно, то верно, однако какая разница? До тех пор пока вас признают невиновным, вам могут причинить немало неприятностей.
– Думаю, вы правы, господин Шико, – согласился монах.
– Тем более прав, что судья в этом прекрасном городе Лионе слывет человеком довольно жестоким.
– Иисусе! – пробормотал монах.
– Делайте же, как я вам сказал, куманек.
– А что я должен делать?
– Располагайтесь здесь и читайте с усердием все молитвы, которые вы знаете, и даже те, которых вы не знаете, а когда настанет вечер и все разойдутся по комнатам, выходите из гостиницы. Идите не торопясь, но и не медлите. Вы знаете станок кузнеца на углу улицы?
– Конечно, ведь это кузнец меня разукрасил вчера вечером, – сказал Горанфло, показывая на свой глаз, обведенный черным кругом.
– Трогательное воспоминание. Ладно, я позабочусь, чтобы вы нашли там свою лошадь, понимаете?
