– А возможно, и любовник тоже, монсеньер, – добавил музыкант.
– Что ты сказал?
– Правду, ваше высочество.
– Тогда продолжай.
– Послушайте, монсеньер, я надеюсь, вы простите меня, потому что я сделал все это, движимый одним желанием – услужить вашему высочеству.
– Дальше! Решено, я тебя прощаю заранее.
– Ну так вот, после того как вы вошли в дом, я сторожил под навесом во дворе.
– Ага! И ты увидел?
– Я увидел женское платье, увидел, как женщина наклонилась, увидел, как две руки обвились вокруг ее шеи, и, так как ухо у меня наметанное, я отчетливо услышал звук долгого и нежного поцелуя.
– Но кто был этот мужчина? – спросил герцог. – Его ты узнал?
– Я не мог узнать рук, – возразил Орильи, – у перчаток нет лица, монсеньер.
– Разумеется, но можно узнать перчатки.
– Действительно, и мне показалось… – сказал Орильи.
– Что они тебе знакомы, верно? Ну, ну!
– Но это только лишь предположение.
– Не важно, все равно говори.
– Так вот, монсеньер, мне показалось, что это перчатки господина де Бюсси.
– Кожаные перчатки, расшитые золотом, не так ли? – вскричал герцог, с глаз которого внезапно спала застилавшая правду пелена.
– Да, монсеньер, из буйволовой кожи и расшитые золотом, они самые, – подтвердил Орильи.
– А! Бюсси! Конечно, Бюсси! Это Бюсси! – снова воскликнул герцог. – Как я был слеп! Нет, я не был слеп, я просто не мог бы поверить в такую дерзость.
– Осторожней, – сказал Орильи – мне кажется, ваше высочество говорите слишком громко.
– Бюсси! – еще раз повторил герцог, перебирая в памяти тысячи мелочей, которые в свое время прошли для него незамеченными, а теперь снова возникали перед его мысленным взором во всем их значении.
– Однако, монсеньер, – сказал Орильи, – не надо спешить с выводами: может статься, в комнате госпожи де Монсоро прятался какой-нибудь другой мужчина?
– Да, это возможно, но Бюсси, ведь он оставался в коридоре, должен был увидеть этого мужчину.
– Вы правы, монсеньер.
– А потом, перчатки, перчатки.
– Это тоже верно. И еще: кроме звука поцелуя, я услышал…
– Что?
– Три слова.
– Какие?
