После полудня погода начала меняться. С запада нагоняло тяжелые водяные облака. На потемневшей земле торопливо хозяйничала осень: с шумом обрывала высохшие листья с деревьев, раскидывала их по зеленой отаве, осыпанной серебряными капельками растаявшей изморози. Анфиса, отметывая вилами сено, с тоской посматривала по сторонам. Вот и лето прошло. Не за горами зима холодная, с вьюгами да морозами. А потом опять придет весна — веселая, с цветами, с птичьим гомоном. Только у нее не будет весны. Нет, не будет… Один-единственный раз улыбнулось ей бабье счастье, и того не сумела взять…
Близкий топот копыт заставил ее взять себя в руки. К сенопункту верхом подъезжала женщина. Варвара!.. Нет, нет, кто угодно, только не она. Все ей простила, Григория простила, а этого… Нет, нет!..
Не зная, куда деваться, она побежала к кустам. Топот лошадиных ног сзади…
— Анфиса! Анфиса!.. Постой, куда ты?
Анфиса бежит не разбирая дороги. Прутья цепляются за подол, секут лицо. А шаги Варвары все ближе, ближе. Трещат сучья под ногами.
— Да подожди ты бога ради… — Варвара хватает ее за руку. — Чего уж там… Я первая высмотрела, а ты на этот раз перехитрила… И то ладно, смеется Варвара, — старые долги плачу…
Анфиса, задыхаясь от ярости, обернулась:
— Уйди, Варвара, добром, прошу…
— Да ты с ума сошла, Анфиса. Кабы я знала, что у вас всерьез…
— Чего тебе надо?
— Да ведь он уезжает. Взбеленилась! У меня с ним ничего и не было…
Анфиса невольно замедляет шаг.
— Вот те бог, Анфиса. Чем хошь поклянусь… Живым Тереше не вернуться…
Анфиса идет все медленнее и медленнее, жадно вслушиваясь в слова.
А Варвара, охваченная неожиданным порывом раскаяния, начала еще больше чернить себя:
— Все это я, бесстыжая, подстроила… Он на меня и глядеть-то не хотел…
Через час конь Анфисы, тяжело поводя боками, остановился у дома Марины-стрелехи.
Старуха сидела на крыльце и жалобно всхлипывала.
— Уехал? — упавшим голосом спросила Анфиса.
— Уехал, уехал, родимый… — Но, разглядев, кто перед ней стоит, Марина вдруг ожесточилась: — Нет, тебя дожидается! Срамница! Человек на войну уезжает, а она… Председатель!.. Бога не боишься, хоть людей бы постыдилась… Ох, пусто у меня в домике стало… — запричитала снова Марина.
Резким порывом ветра сдунуло с коленей старухи какую-то бумажку. Анфиса на лету подхватила ее. Она сердцем угадала, что это была за бумажка.
«Анфиса, родная моя! Я не хочу говорить на прощанье о том, что произошло между нами. Вся эта чепуха с Варварой у тебя скоро пройдет, и ты, пожалуйста, не мучай себя, не расстраивайся… А если со мной что-нибудь случится, прошу тебя — позаботься о моем сыне. Ведь у меня дороже его да тебя нет никого на свете…»
Анфиса как подкошенная опустилась на ступеньку крыльца и, прижимая письмо к лицу, зарыдала.
— Что! Пробрало, видно? Совесть заговорила? Анфиса подняла на старуху мокрое, заплаканное лицо:
— Ох, Марина, Марина, ничего-то ты не понимаешь. Ведь я его… Ох, люблю… больше жизни люблю…
— Во те страсти какие… — с изумлением прошептала старуха. — То-то он, родимой, сегодня ровно не в себе: Анфиса да Анфиса… Дак чего ревешь, дуреха? — вдруг закричала Марина. — Скачи скорей! Может, на перевозе перехватишь. Он к Фролову собирался зайти…
Марина сама помогла ей сесть на коня.
Быстро набегали сумерки. Крепчал ветер. Анфиса, прижавшись к гриве, изо всех сил нахлестывала коня.
Поля… луг… перевоз…
Разлетевшегося коня с трудом осадила у самой воды. Спрыгнула на мокрый песок. Холодная волна окатила ее с ног до головы.
На том берегу от лодки в угор поднимались два человека. Лукашин и перевозчик.
— А-э-э-э! — закричала Анфиса.
Ветер отбрасывал голос назад.
Лукашин подал руку перевозчику и зашагал к лесу.
— Родьку… Родьку присылай!.. — в отчаянии закричала Анфиса, приподнимаясь на носки.
«Что же это я? Какой же Родька на войне?» — подумала она, но из груди ее опять вырвался тот же самый крик:
— Родьку, Родьку присылай…
Лукашин остановился. У нее замерло сердце. Мелькнул огонек, полетели искры по ветру… Еще мгновение, и он растаял в лесу…
Она стояла на берегу, вся мокрая, с растрепанными волосами, и неотрывно глядела на то место, где скрылся Лукашин. Конь, вздрагивая всем телом, осторожно перебирал своими теплыми губами по ее плечам, шее…
А по реке с тяжелым грохотом и стоном перекатывались черные с белью волны…
Примечания
1
Задоски — часть избы спереди печи, отгороженная дощатой заборкой.
2
На севере житом называют ячмень.
