У леди Хинтон начиналась настоящая мания преследования. И преследователем, врагом, убийцей было время...
— Читай же, Эллен.
Но продолжать чтение не пришлось. Часы медленно, глухо, словно удары их доносились с далекой башни, пробили пять.
В дверях бесшумно появился старый лакей в серой ливрее с позументами. Глухим старческим голосом почтительно доложил:
— Доктор мистер Текер.
Леди Хинтон нахмурилась. По четвергам — день файф-о-клока — домашний врач должен был являться в четыре часа сорок пять минут, чтобы окончить вечерний визит до прихода гостей. Сегодня доктор опоздал на целых пятнадцать минут.
— Проси.
Из-за двери показалась коротко остриженная голова с седеющими висками, затем осторожно продвинулась и вся фигура доктора — в черном, наглухо застегнутом сюртуке. Сюртук вместо традиционного вечернего смокинга! Леди Хинтон прощала такое нарушение этикета Текеру только потому, что он был «человек иного круга», притом иностранец, прекрасный врач, «жертва и беженец времени». На родине он не поладил с «духом нового времени», который выдавался там за «истинный дух древних».
Лицо Текера было растерянное и радостно-взволнованное. С показной уверенностью прошел он пространство от двери до троноподобного кресла, приветствовал леди Хинтон почтительным поклоном и осторожно, как хрупкую драгоценность, взял толстую руку пациентки, чтобы прощупать пульс.
— Мне говорили, что врачи отличаются пунктуальностью, а немецкие в особенности! — тягуче сказала леди Хинтон.
— ..Шестьдесят шесть.., шестьдесят семь... — отсчитывал Текер удары пульса, глядя на секундную стрелку карманных часов — Пульс нормальный. Простите, леди. Домашние обстоятельства задержали меня. Моя жена.., разрешилась от бремени. Мальчиком. — И глаза Текера вспыхнули радостью.
— Поздравляю, — беззвучно сказала леди Хинтон. — Принимал врач? У вашей жены, значит, было два врача. А у меня едва не разыгрался припадок печени... Врачебная этика, впрочем, всегда была для меня непонятна.
Текер переминался с ноги на ногу. Внутренне он был взбешен, но сдерживал себя, вспомнив о новорожденном: новые обязанности отца, новая ответственность...
Задав пациентке несколько вопросов, Текер хотел удалиться. Но у леди Хинтон уже была наготове женская месть.
— Надеюсь, доктор, вы не откажетесь остаться на файф-о-клок? Соберутся мои старые друзья, — сказала она с улыбкой гостеприимной хозяйки.
Текер коротко вздохнул, поклонился и уселся на стуле с таким видом, словно это была горячая жаровня. Наступило молчание.
Чтобы прервать тягостную паузу, пленник коварного гостеприимства заговорил:
— Я читал в газете: как-то в лондонской экономической школе выступил знаменитый писатель. Он обратился к слушателям с такой речью:
'Многие из сидящих здесь молодых людей будут убиты, другие удушены газами, третьи умрут от голода. Надвигается мировая катастрофа.
Цивилизация гибнет, и нет выхода. Остается разве построить ковчег вроде Ноева...' Леди Хинтон опустила на колени вышивание. Она побледнела, глаза сверкнули гневом.
— Пощадите нервы вашей пациентки, мистер Текер! Вошел слуга:
— Его сиятельство барон Маршаль де Терлонж и его превосходительство коммерции советник мистер Стормер.
Неудовольствие сменилось на лице леди Хинтон привычной маской любезности.
Вошел Маршаль де Терлонж, французский банкир с темным прошлым, нажившийся на войне и купивший титул барона. Ему было под пятьдесят, но выглядел он совершенной развалиной. Вместе с ним появился широкоплечий, крепкий старик с красным лицом мясника. Барон проковылял к креслу, поцеловал руку хозяйки и, сильно заикаясь, сказал:
— Позвольте, э-э-э.., ппредставить моего ккомпаниона и друга ммистера Ст... Ст... Ст...
— Стормер! — грохнул толстяк, протягивая вздрогнувшей хозяйке растопыренные толстые пальцы.
— Его преосвященство епископ! — возвестил лакей.
Вошел епископ Иов Уэллер, полный, здоровый мужчина с породистым румяным лицом. Его лучистые глаза и сочные губы улыбались.
Следом за епископом показался профессор философии Шнирер. Он недоуменно огляделся кругом, словно попал не по адресу, улыбнулся, как ребенок, узнавший знакомые лица, и, протянув обе руки, направился к леди Хинтон.
После взаимных приветствий все уселись за чайный стол. В этот момент у подъезда проревел гудок автомобиля. Леди Хинтон недовольно поморщилась — «позже всех является!..» — а Эллен слегка покраснела. Она узнала гудок блоттоновского авто.
Через две минуты лорд Генри Блоттон уже входил в гостиную, в черном смокинге, модном жилете и галстуке, сверкая моноклем. Он был надушен, отлично выбрит.
— Я не опоздал? Здравствуйте, тетя! — так называл он леди Хинтон, которой приходился отдаленным родственником.
Как только все уселись за стол, леди заговорила на любимую тему о падении нравов, распущенности молодежи, современных книгах, «которые нельзя дать в руки благовоспитанной девушке», об отсутствии должного уважения к авторитетам и старшим.
— Скажите, дорогой барон, — обратилась она к банкиру, — я слышала, вы приехали к нам выкачивать английское золото? Хотите обмелить наш золотой бассейн?
Лицо банкира перекосилось.
— Хь.., хь.., хь... Я для этого сслишком ммаломощный насос, леди. Сс.., таким же успехом я мог бы обмелить Атлантический океан.
Леди Хинтон неохотно принимала у себя «этого выскочку», но была с ним любезна по настоянию своего юрисконсульта и управляющего делами Смиггерса, который вел с банкиром крупные дела.
Не забыла леди Хинтон, как гостеприимная хозяйка, и старого философа.
— А где же ваша прелестная дочь, мистер Шнирер?
— А? Что? — спросил профессор, словно пробуждаясь от сна. — Амели? Да. На футбольном матче! Каково? Футбол! А? — Он снова погрузился в свое обычное созерцательное состояние.
— Очень жаль, — протянула леди Хинтон, хотя в душе была рада: она предпочитала мужское общество, притом в поведении Амели многое шокировало ее.
— Доктор Текер рассказывал мне страшные вещи, — продолжала она, обращаясь уже ко всем и бросая косой взгляд на Текера, — о том, как наш знаменитый писатель предсказывал гибель цивилизации. Неужели это возможно?
Текер сидел как на иголках. Он думал о своей жене, о новорожденном и ежеминутно порывался встать, откланяться и уйти, но не решался сделать этого.
Шнирер, услышав о своей любимой теме, неожиданно превратился из созерцательного Будды в пламенного оратора.
— Гибель цивилизации! — воскликнул он, сверкнув глазами, и продолжал, все повышая тон:
— Да, цивилизация гибнет! Она обречена, и ее губит машина, это железное чудовище. Хозяин земли становится рабом машины. Она заставляет нас, всех без исключения, знаем ли мы и хотим ли мы этого или нет, идти по ее пути. Бешено несущаяся колесница волочит за собой поверженного победителя, пока он не погибнет... Человеческие существа, столь заботливо вскормившие этих диких и опасных зверей, проснулись и нашли себя в окружении новой расы железных чудовищ, господствующей над ними...
Шнирер уже не говорил, а вопил, потрясая сморщенным кулаком:
— Необходимо еще сильнее взнуздать науку, задержать рационализацию, зажать технику, удушить изобретательство, иначе гибель цивилизации и наша гибель неизбежны... Еще чашку чаю, покрепче, если
