Майкла. Он пел, вернее, напевал. «Шли они, пока не добрались до избушки, там и зажили вместе – юный Вилли, сын короля, и девушка из Суонси».
Он слегка не попадал в ноты, но песня выходила нежной и приятной.
– Помнишь эту песню? Ты всегда ее любила, – заговорил Майкл. – Улыбаешься? Значит, помнишь.
Верити ураганом ворвалась в гостиную. Майкл, в ночной сорочке и халате, сидел на диване. Рядом, в одной ночной сорочке, со спадающей на плечо растрепанной косой, лежала Марджори Флотти, опустив голову на плечо Майкла, державшего ее за руку.
– Чем, по-вашему, вы тут занимаетесь? – сурово спросила Верити.
Майкл вовсе не удивился. Должно быть, слышал ее шаги на лестнице и в холле.
– Она спит, – пояснил он, прижав палец к губам. Верити заговорила тише, но по-прежнему пылко:
– Ты ни под каким видом не должен дотрагиваться до нее хотя бы пальцем или сидеть с ней, когда она в таком неприличном состоянии. Следовало позвать меня или экономку, когда ты понял, что девушка разгуливает по дому. А теперь прочь от нее руки. Я отведу Марджори в комнату.
Майкл не пошевелился. Только сильнее сжал руку Марджори.
– Я видел ее такой много раз. Верити стиснула зубы.
– Что ты хочешь сказать?
– Я нашел ее однажды ночью, когда она бродила вокруг нашего дома. Отвел назад в Фэрли-Парк. С тех пор она иногда приходит повидаться со мной, когда я дома на каникулах. Мы друзья.
– Друзья!
Верити охватил ужас. Майкл только что признался, что не один раз бывал ночью наедине с Марджори!
– Это не то, о чем вы думаете, – уточнил Майкл. – Я забочусь о ней как о сестре. Между нами не было ничего неприличного.
– Ваше объятие я никакие назвала бы приличным.
– Вам ли судить о приличиях, мадам? – отрезал Майкл. Верити онемела. Словно для того, чтобы еще больнее ее ранить, Майкл поднес руку Марджори к лицу и потерся щекой о ее пальцы. К удивлению Верити, девушка улыбнулась. Во время работы ее лицо неизменно оставалось неподвижным и невыразительным, как свежее оштукатуренная стена, а в глазах не было ни проблеска разума. Даже у коров бывает более осмысленный взгляд.
Но сейчас, когда на лице девушки блуждала улыбка, а глаза были опущены, отбрасывая на щеки тень ресниц, в ней появилось что-то неземное, словно ее только что поцеловал ангел.
Майкл смотрел на Марджори.
– Она такая красивая, когда улыбается, – задумчиво сказал он.
У Верити не укладывалось в голове. Ее прекрасный, талантливый, красноречивый Майкл любит – пусть всего лишь любовью брата – Марджори Флотти, судомойку с неповоротливыми мозгами, которая родилась и воспитывалась в приходском работном доме.
Том самом работном доме, куда Верити относила суп и булки из Фэрли-Парк. По пятам за ней обычно шел Майкл. И разве не Майкл спросил, не нужна ли ей еще одна судомойка. на кухне? На следующий день работный дом прислал Марджори, и у Верити не хватило духу отправить ее обратно.
Улыбка Марджори внезапно погасла – словно свеча, которую задул сквозняк. Свет в ее лице исчез. Теперь перед Верити снова была тупая служанка с кухни.
– Мне рассказывали, что она не родилась такой. Что-то случилось с ней в работном доме и повредило рассудок. А еще, когда ей было тринадцать, у нее родился мертвый младенец. До сих пор не знают, кто это с ней сделал, – продолжал Майкл. – Она одного со мной возраста. Если бы Роббинсы не усыновили меня, они могли бы взять Марджори, и с ней не случилось бы ничего плохого.
Верити с силой прикусила губу.
– Ты не должен так думать. Ты не виноват в ее несчастьях.
– Знаю. Но мне все равно больно.
Верити вздохнула. Сын разбивал ее сердце. Сколько ударов ей еще придется вынести? Она предложила:
– Отведем ее лучше в комнату. Уже поздно. Если она не вернется, может проснуться Бекки и пойти ее искать.
Майкл снова потерся щекой о руку Марджори, но девушка больше не улыбнулась.
– Идем, Марджори, – мягко сказал он. – Сейчас тебе нужно пойти в кровать.
Майкл поставил девушку на ноги и отпустил ее руку, передавая Верити. Пошел впереди них по коридору и дожидался под дверью, пока покорную Марджори не уложат в постель.
Верити плотно притворила за собой дверь и встала перед Майклом, вертя в пальцах ручку фонаря. На стенах коридора заиграли оранжевые огни.
– Хочешь чаю?
– Мне тоже пора спать, – перебил ее Майкл. Долгое, неловкое молчание.
– Что ж, тогда спокойной ночи, – согласилась Верити.
– Спасибо за мадленки, что вы прислали, – отозвался Майкл.
Потом повернулся и ушел.
– Ты делаешь честь Регби, – заметил Стюарт.
Они стояли на платформе Юстонского вокзала, в нескольких ярдах от пути, где уже дожидался поезд Майкла, время от времени с ревом выпуская струю пара. Утром они вместе ходили в церковь, потом пообедали в отеле «Савой», где Майкл поразил Стюарта изысканными манерами.
– Благодарю, сэр, – сказал мальчик. В руке он держал ранец. – Надеюсь, что те достойные люди, которым вы меня представили, не оттолкнут меня позже, узнав, кто я такой.
Стюарт отрекомендовал Майкла как сына одной из лучших семей из окрестностей Фэрли- Парк, который заехал навестить его по дороге из Регби. Услышав волшебное слово «Регби», новые знакомые Майкла решили, «лучшая» непременно значит «древняя» и «богатая».
– Уверен, что ты заметил – я знакомил тебя только с теми, кто сам изъявлял желание с тобой познакомиться.
Если даже и так, в дороге все равно могут быть осложнения. Но Майклу не обязательно это знать. Мальчик покачал головой:
– Не заметил.
– Мы в чем-то похожи. Мне ведь тоже нужно контролировать свое поведение, – сказал Стюарт.
Паровоз свистнул, долгий, пронзительный звук заставил их умолкнуть.
– Твоя мать хорошо потрудилась над твоими манерами, – заметил Стюарт, когда рев паровоза перешел в тихий плавный рокот. – У тебя не будет проблем в обществе.
– Моя мать действительно много для меня сделала. Но манерам меня обучала мадам Дюран, – возразил Майкл.
Каждый раз звук этого имени причинял Стюарту боль. Он даже не сразу вник в смысл сказанного мальчиком.
– Ты узнал, как вести себя в английском обществе, от кухарки- француженки?
И в этот миг понял, что в мадам Дюран не было ничего французского, кроме акцента. Южный акцент, о котором Стюарт не мог судить, поскольку французский был ему не родным и поскольку он редко бывал во Франции южнее Парижа.
– Может быть, она и француженка, она никогда не утверждала обратного, – сказал Майкл. – Но я в это не верю, принимая во внимание, что королевскому английскому я тоже учился у нее.
– Мадам Дюран говорит на королевском английском? – медленно произнес Стюарт, не веря собственным ушам.
– Лучше, чем… – Майкл замолчат. – Лучше меня.
Он хотел сказать: «Лучше нас с вами». По странной случайности Стюарт вдруг вспомнил Золушку из той давно канувшей в прошлое ночи. Ее согласные звуки, отполированные, словно грани бриллианта.
«В моей кухне нет ящериц».
Золушка тоже работала на кухне.
Нет, этого не может быть! Он бы ее узнал. Узнал где угодно, при каких угодно обстоятельствах.
В самом деле? После знакомства на один вечер и десятилетней разлуки, в темноте, говоря на разных языках?
– Чему еще учила тебя мадам Дюран, кроме королевскою английского? – спросил Стюарт деланно-беззаботным тоном, сжав набалдашник трости.
– Европейским языкам. И как себя вести в любой ситуации – в присутствии пэра, его жены, его дочерей. – Майкл фыркнул. – Кажется, она однажды объяснила, как нанести прямой удар кинжалом. Я называл ее «герцогиня из Фэрли-Парк».
«Она чудесно выговаривала гласные, чистые звуки, точно пение птичек, населяющих семейные древа, уходящие корнями чуть ли не в эпоху битвы при Гастингсе».
Нет, он просто выискивает черты сходства, которого нет. У этих женщин разные фигуры. Разный цвет волос.
– Ты регулярно виделся с мадам Дюран, пока не уехал в Регби?
– Да, сэр. Почти каждый день.
«Его усыновили достойные люди, но я вижусь с ним каждый день».
Сердце перестало биться. Та малая толика крови, что все-таки достигала мозга, тяжело и лениво билась в его ушах.
– Если ты не против, Роббинс, я хотел бы знать, где ты родился?
Майкл заметно встревожился. Стюарт понял, что давно отбросил беззаботный тон. Сейчас Майкл стал для него важным свидетелем, который поможет ему раскрыть преступление века!
– В Лондоне, сэр. Так мне говорили.
– Сколько тебе было лет, когда тебя усыновили?
– Примерно шесть месяцев.
– Ты говорил, что у тебя сохранились обрывки воспоминаний о детстве. Не помнишь, к примеру, как был в зоопарке?
Мальчик встрепенулся:
– Нет. Но у моей мамы есть шкатулка, где она хранит всякие мелочи на память о моем детстве. Там есть входной билет в зоопарк. Но ни я, ни мои родители ни разу не были в Лондоне.
Стюарта бросало то в жар, то в холод. Он был оглушен, сбит с толку. Из оцепенения его вывел гудок паровоза. Он сказал Майклу:
– Тебе пора в вагон.
Но Майкл смотрел на Стюарта во все глаза, словно он был Духом Грядущего Рождества.[23]
– Сэр, откуда вам известно про зоопарк?
Стюарт покачал головой. Ему не хотелось отвечать.
– Сэр, пожалуйста! Умоляю!
Стюарт отвернулся.
– Мне рассказала одна женщина, которую я встретил много лет назад. Она взяла своего крошку сына в зоопарк, а потом отдала в хорошую семью для усыновления.
– Это была
