собаки.
Девон застыла на месте, выдернув руку из ящика. Даже не поворачивая головы, она поняла, что поймана на месте преступления. Черт возьми, как мог этот большой мужчина подойти настолько бесшумно?
Она обернулась. Себастьян стоял в трех шагах от нее в непринужденной позе, скрестив руки на груди и прислонившись одним плечом к стене. Обтягивающие коричневые панталоны обрисовывали каждый мускул сильных ног. На ногах начищенные до сияющего блеска черные короткие сапоги.
Он казался совершенно невозмутимым. Даже вполне доброжелательным. Неужели этого человека ничто не в состоянии вывести из себя? Он неправдоподобно спокоен. Но у Девон все задрожало внутри, когда она поняла, что эта внешняя невозмутимость опасна. Черты его смуглого лица как бы заострились, квадратный подбородок выступил вперед, и даже ямочка на нем обозначилась четче.
Щеки у Девон вспыхнули огнем, но она не испугалась.
– Ну, Девон, – заговорил Себастьян холодно-вежливым тоном, – вы можете хоть что-нибудь сказать в свое оправдание?
– Да, – огрызнулась она. – Вы что, вечно намереваетесь ко мне подкрадываться?
Лицо у Себастьяна стало еще более мрачным.
– Подозреваю, что вы мне и на этот раз скажете, что вы не воровка.
– Совершенно верно. Я ищу свое ожерелье.
– Почему вы не попросили его у меня?
– А вы бы мне его отдали? – выпалила Девон в ответ.
Какая-то тень промелькнула по его лицу, и тень эта почему-то вызвала у Девон мгновенную вспышку гнева.
– Отдали бы? – потребовала она.
– Не знаю.
Гневное возмущение вспыхнуло в ее глазах.
– Тогда вам понятно, почему я не попросила вас. И во всяком случае, это вы – вор! Вы украли у меня ожерелье, Себастьян.
– То, что у вас когда-то было ожерелье, еще не свидетельствует о том, что вы являетесь его владелицей. Напомню вам, что замочек сломан.
– Это я его сломала!
– Хорошо, что вы хоть это признаете. Подозреваю, что нет нужды спрашивать, при каких обстоятельствах это произошло.
Последние слова сопровождались весьма выразительным, «понимающим» движением бровей.
Даже если бы он спросил, при каких обстоятельствах, Девон ему не сказала бы. Она никогда не забывала о том, как случилось, что она сломала замочек ожерелья. Она в те уже далекие годы редко спрашивала мать о своем отце, поняв, насколько мучительны для той подобные расспросы. Мама почти ничего не говорила о нем, но каждый раз неизменно упоминала, что он был человеком знатного происхождения. Эти скудные сведения не приносили Девон ни пользы, ни радости, тем более что дети, с которыми она иногда играла, смеялись над ней и дразнили ублюдком.
– Ты говорила, что мой папа джентльмен, – сказала Девон однажды матери, горько расплакавшись.
– Он им и был, – коротко ответила та, и лицо ее исказила боль.
– Тогда почему другие дети называют меня ублюдком? – выкрикнула Девон. – Почему?
В жизни ей не забыть потрясенный взгляд матери, когда та бережным движением отвела прядь волос со щеки дочери и произнесла горестно и нежно:
– Девон… Бедная ты, бедная моя девочка.
Тогда мать и рассказала ей всю правду.
– Однажды летом, в то время я была совсем молодая и служила гувернанткой у племянниц хозяев дома в одной очень богатой семье, я полюбила… Полюбила сына хозяев. Это подарок от него. – Она дотронулась до ожерелья у себя на шее. – Я была глупа, не понимала, что он мне не пара, он, со своим огромным богатством и знатностью. Когда я говорила ему о своей любви, он сказал, что не может… не хочет на мне жениться. Он… бросил меня.
Итак, это оказалось правдой. Ее отец – человек знатный.
Но вряд ли порядочный.
Голос матери дрогнул, и она продолжала:
– Я уехала в Лондон, собственной семьи у меня не было, я осталась совсем одинокой. Через несколько недель я узнала, что твой отец погиб во время несчастного случая на скачках. А потом поняла, что ношу под сердцем его ребенка. – Слова, казалось, застревали у нее в горле. – Работы было мало, но я не могла отказаться от тебя… не могла! И не могла обратиться к его родным. Возможно, из гордости. А возможно, из упрямства, такого же, как у тебя. Но больше всего меня мучил страх, о, какой страх! Его семья была настолько влиятельной и богатой, что тебя могли отнять у меня, а я поняла, что не могу этого допустить, особенно когда увидела тебя. – Лицо у мамы вдруг сделалось задумчивым, она долго молчала, перебирая пальцами ожерелье у себя на шее. – Ты унаследовала его вспыльчивость, – продолжила она шепотом. – Его порывистость. И у тебя такие же глаза, какие были у него.
Но, слушая признания матери, Девон с каждой минутой все сильнее пылала негодованием – таким, какого никогда не замечала у Амелии. Она злилась на то, что мама страдает от неутолимой печали, которую и сейчас видела у нее в глазах.
Несмотря на то что он от нее отказался, мать не перестала любить отца. Девон же его ненавидела за то, что он причинил им столько горя.
– Зачем ты это носишь? – закричала тогда она и сорвала ожерелье с шеи матери. – Зачем?
Мать заплакала.
То был их последний разговор об отце. И последний случай, когда дочь довела мать до слез. Но Девон не могла простить себе этого случая – она поняла, какую великую ценность представляло ожерелье для матери…
Девон медленно подняла глаза на Себастьяна и проговорила с нескрываемой злостью:
– Это мое ожерелье! Его подарил моей матери… очень богатый человек.
– Ваши возражения становятся утомительными, Девон. Должен признать, что в вас произошла замечательная перемена. Я почти полностью уверовал в то, что вы не воровка. Но сейчас мне кажется, что я должен вас предостеречь. Я терпеть не могу, когда меня используют. И не желаю быть обманутым.
Обманутым! Девон процедила сквозь зубы:
– Я обещала маме, что никогда не стану воровкой, проституткой или нищенкой, и я сдержу слово!
Его молчание ясно свидетельствовало о недоверии. В полном бешенстве она обозвала Себастьяна таким нецензурным словом, что он ушам своим не поверил.
– Ругательствам вы тоже научились от матери?
– Мама ни разу не слышала, чтобы я выругалась. Она была самым добрым, самым деликатным человеком из всех, кого я знала, и я ни за что не унизила бы ее подобным образом. А вы – дело другое.
– Так я и понимаю. Жаль, что вас не научили контролировать вашу речь.
Девон сделала реверанс и сказала с ядовитой любезностью:
– Как, сэр? Вы не ожидали от меня ничего подобного?
– Напротив, именно этого я и ожидал.
Они стояли очень близко друг к другу. Отвечая на ее издевку, Себастьян наклонился и придвинулся еще ближе. Улыбки Девон как не бывало. Что, если он сейчас поцелует ее? Фу, что за нелепая мысль! Но пульс у Девон зачастил до невозможности. Тем не менее она не отстранилась – такого удовольствия она ему не доставит! Запрокинув голову, она вдруг заметила, что его взгляд скользнул по ее шее и устремился к выступающей за пределы корсажа верхней части ее грудей, вернее, к ямке между ними.
– Прекратите глазеть на мою грудь!
– С чего вы взяли, что она меня интересует? Девон взорвалась:
– Это очевидно! Хватит пялиться! Взгляды их встретились.
– Послушайте, Девон, будем откровенными друг с другом. Я посетил «Воронье гнездо». Я видел хозяйку, кажется, ее зовут Бриджет. Да, точно Бриджет.
Девон ощутила, как у нее вспыхнули щеки. Ее охватил горячий стыд, который сменился гневом, растущим с каждой секундой. Себастьян ходил в пивную, чтобы проверить истинность ее рассказа…
– Бриджет не выразила ни малейшего неудовольствия, когда какой-то мужчина запустил одну руку ей за корсаж, а другую – под юбку.
– Бриджет не шлюха, – ровным голосом произнесла Девон.
Себастьян скривил губы:
– Если вы и в самом деле так думаете, то ваши представления о нравственности явно искажены.
Девон открыла рот, чтобы дать Себастьяну достойный отпор, но тот опередил ее:
– Бриджет, бесспорно, шлюха. Хотел бы я узнать, как обстоит дело с вами.
Девон влепила ему пощечину со всей силой, на какую была способна.
Его явное потрясение послужило ей наградой.
– Но ведь это вполне логичный вывод, – произнес он в свое оправдание.
– А вы треклятый вор!
– Как, мы опять возвращаемся все к тому же?
– Вы, – дрожащим голосом продолжала она, – вы лицемер, вот вы кто такой! И я знаю, что это слово значит! Вы смеетесь надо мной, а сами бесстыдно глазеете на мою грудь. Я видела, как вы на нее таращились, когда думали, что я этого не замечаю. Вы думаете обо мне самое плохое, разве я не права? – бушевала Девон. – Да как вы смеете осуждать Бриджет или меня, вы, в вашем огромном доме со всей этой роскошью?! – Тут она ткнула пальцем в его широкую грудь. – Уверена, что вы не прожили вашу жизнь в полной непорочности. Уверена, что в вашей постели побывала не одна женщина!
Себастьян поначалу был ошеломлен ее натиском, потом парировал:
– Но ведь я мужчина.
Как будто это все объясняло. Как будто могло объяснить хоть что-то. И при этом Себастьян говорит таким тоном, холодно подумала Девон, будто у него есть право обладания любой женщиной.
Впрочем, тот факт, что от него исходит обаяние напряженной мужской силы, отрицать невозможно. Девон сама ощутила это с первого взгляда, с первой их встречи. Ее тогда словно жаром обдало. Нет ничего невероятного в том, что и многие другие женщины находят его широкие плечи, узкие бедра и черные блестящие волосы неотразимо привлекательными.
Реальность неопровержима. Вечерний костюм не скрывал, а подчеркивал достоинства его великолепного сложения. Девон окинула
