работу сиделки, отошел, чтобы налить себе вина, Гейбл тут же устремил взгляд на постель и увидел, что глаза Эйнсли опять закрыты.
— Неужели она снова в лихорадке? — с беспокойством спросил он.
— Нет, — поспешил заверить его Рональд. — Просто она очень слаба, и мои хлопоты ее утомили. А тебе, парень, я бы посоветовал не сидеть здесь все время, особенно теперь, когда она пришла в себя. Ты сам знаешь, что моя девонька бывает весьма невоздержанна на язык!
Гейбл ухмыльнулся. Он был готов выслушивать любые крепкие выражения — ведь это несомненный признак того, что Эйнсли пошла на поправку. Может быть, она еще слаба телом, но дух ее, как всегда, силен. Гейбл был убежден, что именно эта сила в конечном счете и помогла Эйнсли победить лихорадку.
— Как ты думаешь, она теперь действительно начнет поправляться?
— Несомненно. Несмотря на лихорадку, рана и так потихоньку заживала. К тому же глаза у моей девоньки ясные, а это значит, что сознание к ней полностью возвратилось. Какое-то время она еще будет очень слаба, а поскольку будет рваться поскорее встать на ноги, нам всем придется немало пострадать от ее неуемного языка.
— Эйнсли останется в постели столько, сколько ты найдешь нужным, даже если мне придется привязать ее! Рональд засмеялся и залпом допил вино.
— В зале уже накрыли к ужину. Ты пойдешь туда? Я могу и один посидеть здесь.
— Нет, не надо. Сходи и попроси принести еды сюда — так, чтобы хватило и мне, и Эйнсли. Может быть, она не сможет съесть много, но я уверен, что аппетит скоро к ней вернется.
— Надеюсь. Ей надо есть за двоих, чтобы восстановить силы и набрать вес. От бедной моей девоньки остались кожа да кости!
— Но зато какая прекрасная кожа!
Заметив, что Рональд поморщился, Гейбл рассмеялся. Как только старик ушел, бросив прощальный взгляд на свою любимицу, рыцарь снова сел у постели Эйнсли. Бессознательным жестом он прикоснулся к ее лбу и тут же мысленно отругал себя за глупость. Пока девушка лежала в лихорадке, Гейбл постоянно щупал ее лоб в надежде, что болезнь отступила, а теперь, когда это наконец произошло, он боится, как бы она не началась снова. Что поделаешь, он действительно беспокоится и хотел бы убедиться, что Эйнсли твердо встала на путь выздоровления.
Лишь поздним вечером Гейбл возвратился к себе, оставив Мораг на дежурстве у постели больной. За все это время Эйнсли всего один раз открыла глаза, но взор ее был осмыслен, и она даже немного поела. Укладываясь в постель, Гейбл предвкушал, как всласть выспится сегодня — впервые с того дня, как ему пришлось возвратить Эйнсли в Кенгарвей.
Гейбл спокойно встретил гневный взгляд Эйнсли. За те четыре дня, что прошли с начала перелома в ее болезни, девушка становилась все воинственнее. Она постоянно пререкалась со всеми, кто за ней ухаживал, хотя ее добровольных сиделок беспокоило лишь одно — чтобы она поскорее поправилась. Гейбл решил, что настал наконец момент указать Эйнсли на недопустимость такого поведения. А если она с первых же слов не выставит его из комнаты, он перейдет к более серьезному предмету разговора. То состояние духа, в котором находилась больная, убеждало Гейбла в том, что она вполне способна сознательно выслушать его предложение и честно на него ответить. Теперь рыцарь не опасался, что слабость или чувство благодарности может толкнуть Эйнсли дать согласие против своего желания. В настоящий момент, на его взгляд, она не испытывала ни того, ни другого.
— Ты сомневаешься в том, что Рональд владеет искусством врачевания? — осведомился Гейбл, помогая Эйнсли сесть поудобнее и прислониться к подушкам, которые только что умело взбила Мораг.
— Конечно, нет! — горячо возразила она, с вызовом скрестив руки на груди и упрямо избегая взгляда Гейбла.
— И тем не менее ты подвергаешь сомнению любой его совет, направленный на то, чтобы ты поскорее поправилась.
— Он действительно умеет лечить, но временами начинает ворчать, как старая бабка. Мне это надоело!
— Рональду отлично известен твой нетерпеливый характер. Я уверен, что он не станет держать тебя в постели без крайней необходимости. Ты совсем извела старика! Любой здравомыслящий человек предпочел бы как можно скорее положить конец этой пытке.
При этих словах Эйнсли метнула на Гейбла сердитый взгляд, но он лишь спокойно усмехнулся.
— И вовсе я его не извела, — пробурчала она себе под нос.
— Неужели? Да ты просто невыносима! Тебя спасает лишь то, что люди, за тобой ухаживающие, терпеливы и дружелюбны, иначе ты давно осталась бы в одиночестве.
Заметив, что Эйнсли покраснела и отвернулась, Гейбл присел на краешек ее кровати, взял за руку и силой повернул девушку к себе.
— Я понимаю, что болезнь может вывести из себя любого, а особенно того, кто не привык лежать в постели, как ты. А ты никогда не задумывалась над тем, что и у меня бывали такие моменты? Ведь я уже много лет участвую в битвах, и за это время, поверь, мне не раз приходилось залечивать раны…
Эйнсли вздохнула. Опершись на подушки, она смущенно улыбнулась и наконец взглянула в лицо Гейблу.
— Понимаю. Ты наверняка вел себя пристойнее, когда болел, правда?
— Хотел бы я ответить утвердительно, но боюсь, что мои дражайшие родственницы поспешат оспорить это мнение.
— Мне очень жаль, что я вела себя так некрасиво. Я непременно извинюсь перед всеми, кто за мной ухаживал, если, конечно, они осмелятся еще хотя бы раз приблизиться к моей постели. — Эйнсли сокрушенно покачала головой. — Рана почти не беспокоит меня. Я чувствую себя здоровой, вот только эта проклятая слабость!.. Ум и сердце подсказывают мне, что я могу встать с постели и вести обычную жизнь, а тело дрожит от слабости и не позволяет мне этого сделать. От такой беспомощности можно сойти с ума! А поскольку я никогда не отличалась кротким нравом, вымещаю свою злость на других. Не думай, что я пытаюсь оправдаться — дурным манерам нет оправдания, — просто хочу объяснить причины своего поведения.
Гейбл нежно поцеловал Эйнсли в губы и с радостью отметил, что она тут же обвила руками его шею и безмолвно потребовала более глубокого поцелуя. Он мягко отстранился, пытаясь заглушить вспыхнувшую страсть, и с улыбкой взглянул на девушку.
— Ты еще недостаточно здорова для этого.
— Однако это помогло бы нам скоротать время. Раз уж я все равно целыми днями валяюсь в постели…
— Не пытайся меня соблазнить, — укоризненно заметил Гейбл, решительно высвобождаясь из ее объятий. Эйнсли вздохнула:
— Тебя наверняка ждут дела. Иди! Ты вовсе не обязан сидеть здесь со мной.
— У меня действительно много дел, однако я задержусь у тебя еще несколько минут, поскольку есть одна вещь, для которой, на мой взгляд, ты уже достаточно поправилась.
— Ну и что же это за вещь? — настойчиво спросила Эйнсли, поскольку Гейбл, раздразнив ее любопытство, загадочно умолк.
— Нам надо поговорить. Я думаю об этом разговоре уже много дней, даже недель, а вот теперь вдруг оказалось, что не могу найти нужных слов.
— Ты заставляешь меня волноваться. Говори же!
Эйнсли постаралась не показывать своего беспокойства. Неужели Гейбл собирается сообщить ей, что как только она окончательно поправится, он отправит ее в Кенгарвей? Он ведь теперь ее лэрд. Возможно, он даже нашел для нее подходящего жениха. Эйнсли мысленно обозвала себя дурой. Как она могла подумать, будто то, что Гейбл привез ее в Бельфлер, означает нечто большее, чем просто заботу о ее здоровье? Ее ранили, когда она спасала ему жизнь, вот он из чувства благодарности и привез ее туда, где, на его взгляд, ей будет обеспечен наилучший уход. Эйнсли сама себе многократно повторила эти рассуждения, однако что-то в глубине души мешало ей поверить в то, что это правда.
— Для волнений нет причин. — Он не сводил рассеянного взгляда с ее руки и легонько поглаживал пальцы. — Я дурно обращался с тобой, Эйнсли.
— Какая чушь! — возмущенно воскликнула она и тут же осеклась под его суровым взглядом.
— Ты собираешься и дальше перебивать меня? Так у нас дело не пойдет!
— Извини, я буду молчать.
— Прекрасно! Так вот, как я уже сказал, я дурно обращался с тобой. Я склонил тебя к близости, а между тем продолжал подыскивать себе жену. Таким образом я унизил тебя, вел себя так, словно ты непорядочная девушка. Но поверь, Эйнсли, никогда, ни на одно мгновение, я не думал о тебе дурно! — Он поморщился и покачал головой. — Что-то не слишком складно…
— Так, может быть, ты перестанешь ходить вокруг да около, а приступишь прямо к сути? Что ты хотел мне сказать?
— Ты права. Хотя я мог бы говорить часами, чтобы загладить свою вину перед тобой, первым делом я задам вопрос, который уже давно вертится у меня на языке.
Эйнсли протянула руку и, улыбнувшись, нежно коснулась щеки Гейбла.
— Хотя я не знаю за тобой никакой вины, которую нужно было бы заглаживать, могу сказать — просто чтобы у тебя стало спокойнее на душе, — что прощаю все обиды, которые, как ты воображаешь, ты мне нанес.
— Спасибо! Хотя о чем это я? Следовало бы ответить совсем по- другому… О черт!
Окончательно запутавшись, Гейбл стиснул руку Эйнсли и вдруг спросил без обиняков:
— Ты согласна стать моей женой?
Эйнсли онемела. Хотя она ясно расслышала его слова, ей на мгновение показалось, что она снова впала в беспамятство. Вопрос был задан прямо в лоб, без непременной прелюдии, столь милой сердцу любой женщины, в виде признаний в любви, страстных клятв, заверений, что он-де жить без нее не может… Лицо Гейбла не выражало никаких эмоций, только напряженное ожидание ответа.
— Ты вовсе не обязан на мне жениться лишь потому, что лишил
