имении сделали прививки.
Фелисити была потрясена. В столь юном возрасте Йен спас сотни людей.
— К сожалению, мать, как обычно, отказалась идти против воли отца. Заболела оспой и умерла. — Он поднял глаза, в тускло освещенной комнате они блестели, как осколки оникса. — А он, старый упрямый козел, обвинил меня в том, что это я занес оспу в имение, организовав прививки.
— Какая несправедливость! — воскликнула Фелисити. — По сути, он обвинил вас в смерти матери.
Йен задумчиво посмотрел на нее:
— Отец всегда был убежден в собственной правоте. Он так и не простил меня.
— И вы уехали на континент? — прошептала Фелисити. — Чтобы убежать от отца и его несправедливости?
Как будто завеса упала на его лицо.
— Что-то в этом роде, — ответил Йен и спросил: — Как вы думаете, теперь можно оставить Уильяма?
Она должна была знать, что на этот вопрос Йен не ответит.
— Фелисити, я больше не нужен мальчику? Она со вздохом распрямилась.
— Нет, у него не бывает больше одного кошмара за ночь.
Он поднялся.
— Тогда мы можем выпить кларету.
Сейчас ей было не до кларета. Она думала о том, каким несчастным был в детстве Йен. Это не прошло для него бесследно. Он стал замкнутым. Даже с друзьями не может говорить о своем прошлом. Неудивительно, что одиночество толкнуло Йена к тете и он совершил немыслимое.
Лучше об этом не думать. Фелисити поднялась и пошла за Йеном. На душе стало неспокойно. Он все еще хотел поговорить с ней наедине.
Они вышли в холл, где горела всего одна свеча. Нужно взять канделябр, который она оставила в детской.
— Подождите, — сказала Фелисити и повернулась к двери.
Он обнял ее за талию и привлек к себе.
— Весь день об этом мечтал. — И он запечатлел на ее губах поцелуй.
Фелисити обвила его шею руками. Она сама целый день об этом мечтала. Столько ночей не спала, вспоминая их поцелуи. Столько раз наблюдала, как он танцует с другой, и жаждала быть на ее месте.
У нее подогнулись колени, и он с улыбкой отстранился.
— Это лучше кларета, не так ли?
Лучше любого напитка, который можно себе вообразить. Но она должна взять себя в руки. Фелисити высвободилась из его объятий и быстро пошла к лестнице.
— Уезжайте, Йен! — крикнула она. — Уже поздно.
— Я не уеду! — прорычал он и кинулся вдогонку. Убежать было невозможно. У этого человека глаза как у кошки. Он настиг ее, как только она очутилась возле лестницы, схватил и повернул к себе лицом. В глазах светилось самое темное из желаний.
— У меня нет причин уезжать, и вы это знаете. Мне надоел этот фарс. Надоело ложиться спать, желая вас, и просыпаться, еще сильнее желая вас. Надоело делать вид, будто я ухаживаю за другими женщинами. Я делаю это для того лишь, чтобы заставить вас ревновать. Она округлила глаза.
— Да, да, и только для этого, — сказал он. — Вы единственная, кого я хочу, с той ночи у Уортингов.
Фелисити судорожно сглотнула. Как она не догадалась, что это уловка? Подумать только! Он готов был на все, только бы завоевать ее.
— Если бы вы меня презирали, тогда другое дело. Но вы не презираете, вы хотите меня, — тихо продолжал он. — Для нас обоих есть прекрасный выход из этого чертова желания — жениться. Придем к соглашению. Этой ночью.
Мысль выйти за него замуж искушала, и не только из-за «чертова желания», как он выразился. Йен понравился мальчикам. И он даст ей будущее — безопасность, собственный дом, финансовое благополучие.
Но он ей не доверяет. Замкнулся в себе. Лишь чуть-чуть приоткрыл завесу. Можно ли ему доверить себя и братьев? И что еще важнее — отдать сердце человеку, который ее не любит, только хочет, и то потому, что она родит ему наследника?
— Я же сказала, что не выйду за вас! — Но почему голос звучит так неуверенно? Наверное, потому что она устала бороться сама с собой, подавлять чувства, которые он в ней вызывает.
— Тогда придется убедить вас в обратном. — Он нависал над ней, искушал, покорял.
Он подхватил ее на руки и пошел по темному коридору, открывая двери одну за другой — кабинет, спальня родителей, мамина комната для шитья. Фелисити перестала сопротивляться.
У ее спальни он помедлил, потом вошел, поставил ее на ноги, закрыл дверь и запер на ключ.
Щелканье замка рассеяло наваждение.
— Мы не должны здесь оставаться… Мы должны… Йен, как ты узнал, что это моя спальня? Шпионил за мной?
Он засмеялся и снял сюртук.
— Это единственная комната на этаже, где горит камин и разобрана постель. Нетрудно сделать вывод.
Она вдруг поняла, что Йен не ограничится поцелуями. Он пойдет до конца.
— Йен, остановись!
— Ни за что! Насколько я помню, ты решила добиться, чтобы Катерина шла замуж с открытыми глазами. Теперь я тебе предлагаю такую возможность. Если ты решишь остаться старой девой, иди на это с открытыми глазами. — Он снял жилет и взялся за галстук. — Я намерен открыть тебе глаза, показать, что ты потеряешь, если отвергнешь меня, querida.
Ее охватила слабость. Она хотела, чтобы он перестал называть ее querida таким хриплым голосом. Это слово совершенно лишало ее воли.
— Мои глаза открыты. Ты открыл их в тот раз, когда меня трогал, если помнишь.
Он хохотнул.
— О, я хорошо помню. Помню, как ты меня целовала в ответ, как каталась у меня на ноге, как стонала, когда я ласкал твою грудь.
Его слова шокировали и в то же время приятно возбуждали, в памяти вставали непристойные картины.
— Но я не открыл тебе глаза до конца, и это единственная причина, по которой ты мне отказала. Интересно, каков был бы твой ответ, если бы я тогда переспал с тобой? — Он положил руку на ее пылающую щеку. Большой палец скользнул на горло, прошелся по подбородку, слегка коснулся нижней губы. — Давай выясним?
Почему она не может сказать «нет»? Почему, черт возьми, это короткое слово застряло в горле?
— Я… я не думаю, что это умно. — У Фелисити кружилась голова от его прикосновений.
— С каких это пор ты стала делать только то, что умно, querida?
Напрасно разум призывал ее одуматься, чтобы потом не пожалеть.
Он расстегнул ей платье и сунул под него руку.
— Мне нравится тебя трогать, — прошептал он, опустил руку ниже и сжал ягодицы. — А тебе нравится, что я тебя трогаю, верно?
Она уткнулась пылающим лицом ему в плечо. До чего же она бесстыжая! Разумная, респектабельная женщина тут же прогнала бы его!
Но она не могла противиться искушению. Как будто ее султан вышел из снов и спустился в ее спальню. Тоскливую комнату с простой дубовой мебелью и ветхими занавесками он превратил в волшебный оазис, где любой чувственный акт становится приличным, даже желаемым.
В темных глазах сверкнуло обещание, он стал расстегивать свою рубашку. Затаив дыхание, Фелисити ждала.
— Тебе нравится то, что ты видишь?
Она задохнулась; взгляд остановился на прекрасно вылепленной груди.
