поверхность. Хотя отец и сказал, что не станет его винить в случае ошибки, Лейт понимал: если в могиле не Рори, он себя не простит. Им овладел страх — страх не за себя, а за последствия своего заблуждения, которое могло обойтись всем его близким, да и ему в том числе, очень дорого.
Чувствуя, что напряжение сковывает его тело и душу, Лейт стоял рядом с отцом, наблюдая за тем, как тот осматривал тело. Он знал, что Лахлану требовалось время, чтобы опровергнуть или подтвердить подозрения, но не мог сдержать нетерпения. Если Лейт ошибся в своих суждениях, то времени в запасе у них с Лахланом почти не оставалось.
Когда отец поднялся на ноги и жестом приказал своим людям снова положить тело в могилу и засыпать землей, Лейт не выдержал.
— Это он?
— Нет.
Это единственное слово поразило Лейта прямо в сердце.
— Бог мой! Значит, я все-таки ошибся!
— Не принимай это близко к сердцу. Я тоже поначалу подумал, что это он. Рори сделал хороший выбор. Смотри — вот и шрамы на лице, отличные от повреждений, нанесенных огнем. Нет, он действовал н в самом деле почти безукоризненно!
— Но только почти, и я пропустил ошибку, которую совершил этот сукин сын. В чем же она?
— Я знал о Рори больше, чем ты. Некоторые неизвестные тебе особенности в его внешности я изучил много лет назад. В частности, у него имелась отметина. Родимое пятно.
— Никогда не видел у него ни единой отметины.
— И никогда бы не увидел. Для этого Рори надо было бы раздеть донага и тщательно осмотреть. То, что было скрыто добротной одеждой, пострадало от огня меньше, чем открытые части тела. У Рори было родимое пятно — темное, размером с горошину, под его левой ягодицей. Складка кожи почти всегда скрывала его. Я бы сам никогда не увидел родинку, если бы его отец не показал мне ее. Помнится, он опасался, что это след когтя дьявола.
— Да, у него имелись все основания так думать.
— Ничего подобного. Эта весьма незначительная отметина не могла повлиять на судьбу Рори. Невинная родинка, не более того.
— Я сказал Парлану, что это Рори.
— Да, но ты сказал мне, что он усомнился в этом.
— Только вначале, потом он решил, что глупо сомневаться в очевидном. Поэтому он решил отбросить сомнения как можно скорее.
— Тогда мы должны торопиться в Дахгленн. Вполне возможно, он уже успел окончательно уверить себя, что в могиле лежит Рори, и действует теперь так, как будто все опасности и страхи позади. Именно этого Рори и добивался.
Остановив Элфкинга рядом с конем Парлана, Эмил огляделась и сокрушенно покачала головой:
— Опять это место?
— И что же? Отличное местечко. — Парлан соскочил с коня и помог Эмил сделать то же самое. — Я всегда его любил, потому что находил здесь мир и покой. — Раскинув на полянке одеяло, он посмотрел на жену. — Может быть, если мы проведем здесь немного времени в полном покое, кое-какие твои страхи исчезнут.
Она осторожно приблизилась к разостланному на траве одеялу и присела на краешек. Она повторяла себе, что глупо бояться Рори теперь, когда он мертв и лежит в могиле, но все равно не могла избавиться от своих сомнений.
В прошлый раз, после того как они с Парланом насладились любовью на этой полянке, на них напал Рори. Его люди тяжело ранили Парлана, захватили Эмил в плен, где он подверг ее таким мучениям, каких ей в жизни не доводилось переживать. Несмотря на яркий солнечный день и живописную природу, выяснилось, что воспоминания все еще живы и продолжают ее угнетать.
Взглянув на пищу, которую Парлан достал из корзинки и разложил на одеяле, Эмил исподтишка посмотрела на мужа.
Тот улыбался, веселил ее и себя, но в глазах его застыло выражение, какое бывает у очень голодного человека. Старая Мег последнее время избегала Эмил, но женщина была уверена, что Парлан получил от старухи заверения о полном ее, Эмил, выздоровлении после родов. Поначалу ее интересовало, отчего это муж окружил тайной их путешествие к Колодцу Баньши, но потом она решила не обращать на это внимания. Эмил предпочитала наблюдать за его играми, понимая, что они позволят ей привести в порядок чувства, расслабиться и получить удовольствие, — ведь эти игры вели к заветной цели, к которой они оба стремились. Кроме того, все, что до сих пор делал Парлан, ее вполне устраивало и приносило радость.
Потом Эмил оглядела себя и вздохнула. Одета она была не слишком элегантно, а ей по такому случаю хотелось быть красивой. Простенькое платьице, которое ей дали, поскольку отец до сих пор не удосужился привезти более нарядных, было чистым и удобным, но отнюдь не столь красивым, чтобы с его помощью можно было очаровать Парлана. А именно об этом и мечтала Эмил — очаровать и, по возможности, соблазнить мужа — хотя бы разок. Судя по всему, Парлан вовсе не был против этого наряда, но ей казалось важным доказать, что она может быть не менее элегантной и обольстительной, чем любая дама его круга. Впиваясь в хлеб острыми зубками, Эмил подумала, что ей бы жилось куда легче, если бы до нее Парлан был знаком с меньшим количеством женщин.
Парлан наконец заметил, что Эмил смотрит на его приготовления уже не так весело, как прежде.
— Что-нибудь не так, дорогая?
— Это тот самый праздник, о котором ты говорил?
— А чем он плох? Разве что скудноват малость…
— Мне бы все-таки хотелось, чтобы ты меня предупреждал — хотя бы изредка — о своих планах. Я бы привела себя в порядок и выглядела бы сейчас куда лучше.
— Ты выглядишь прекрасно. Любой мужчина потеряет из-за тебя голову. — Тут он погладил ее по голове и спросил:
— Отчего ты зачесываешь волосы наверх? Прятать такие волосы, как у тебя, — преступление.
— Теперь я замужняя женщина, мать. Мне не пристало, как девице, ходить с распущенными волосами.
— Даже если твой муж приказывает тебе это сделать?! — Парлану нравились ее тяжелые, шелковистые на ощупь волосы, и он принялся пропускать их прядь за прядью через пальцы.
— Ты, значит, снова собрался покомандовать? — спросила Эмил, недоумевая, как ему удалось так просто снова возбудить в ней желание.
— А почему бы и нет? Пусть они колышутся на ветру, как знамя, когда я рядом. Когда же я отсутствую, прячь волосы под шапочкой, чтобы не искушать других.
Он потерся губами о ее щеки, потом прижался ртом к ее губам. И тут понял, что терпения для такого рода игр у него уже нет. Одно то, что она находилась рядом, заставляло его сердце бешено колотиться, в крови загорался жаркий костер желания.
Он снова впился ей в губы — на этот раз жадно, — и она страстно ответила ему. Ответный поцелуй Эмил заставил Парлана окончательно потерять голову — прошло слишком много времени с того момента, когда они занимались любовью в последний раз.
Толкнув ее на одеяло — женщина упала на спину, — Парлан принялся расстегивать и развязывать крючки и тесемки на ее платье. Когда он наконец освободил ее груди, то припал к ним лицом и на мгновение замер, чтобы немного успокоиться. Неожиданно он услышал, что она дышит тяжело и прерывисто — совсем как он, и понял, что жена страдала от вынужденного воздержания ничуть не меньше его самого.
— А я-то думала, ты сначала за мной побегаешь, — произнесла Эмил, расстегивая камзол и прикасаясь ладонями к его мускулистой груди, — А разве я не бегал? Странно. У меня такое чувство, будто я пробежал не одну милю.
Он обхватил ее грудь ладонью и прижался губами к затвердевшему соску, впитывая аромат, которым его сын наслаждался по несколько раз в день. Она же в ответ на это тихонько вскрикнула и начала выгибаться под ним дугой.
Парлан содрогнулся. Он слишком был близок к финалу.
— Старая Мег, наверное, сказала, что я уже совсем оправилась от родов? — Поскольку Парлан ничего не отвечал, занятый тем, что поднимал ее юбки, она решила, что это был глупый вопрос.
Положив ладони между ее бедер и чувствуя их восхитительное тепло, Парлан вдруг заговорил:
— Что такое? Ты, кажется, что-то сказала?
Эмил начала расшнуровывать его узкие штаны. Потом прошептала:
— Я сказала — поторапливайся. Помни: я хочу этого не меньше, чем ты.
Она впилась пальцами в его крепкие, мускулистые ягодицы, предварительно стянув узкие штаны вниз.
— Тогда скажи «да».
— Да, Парлан, да.
Она снова вскрикнула — на этот раз громче прежнего, — ив голосе ее смешались изумление и облегчение, когда он вошел в нее. Она обвила его ногами и крепко-крепко прижала к себе. Жаркое дыхание мужа обжигало ей шею. Их сближение было быстрым, яростным и, пожалуй, грубоватым, но когда все закончилось, Эмил решила, что в этом заключалась своеобразная прелесть, хотя все было иначе, чем прежде. Она помнила, как изгибалась, чтобы впустить в себя Парлана как можно глубже, а он непрестанно твердил ее имя и пытался следовать ее желаниям.
Продолжая сжимать ее в объятиях, Парлан думал о том, что счастье, которое он только что испытал, ему способна дать только эта женщина. Даже если бы она была уродлива как смертный грех, удовольствие, которое она дарила ему, было подлинным. «Я бы просто не стал зажигать в таком случае свечу», — подумал Парлан и тихонько рассмеялся своим мыслям.
Продолжая ласкать Парлана, Эмил с любопытством на него посмотрела. Тот, приподнявшись на локте, встретился с ней взглядом.
— Интересно, что это так тебя забавляет? — Эмил была уверена, что Парлан смеялся вовсе не над ней, но хотела выяснить причину его смеха.
— Я хотел соблазнить тебя, но, боюсь, это было больше похоже на нападение.
— У меня нет возражений. Когда на тебя время от времени нападают так, это даже приятно! — Она улыбнулась
