Более того, он фактически лишил ее всякой возможности двигаться.
Когда Парлан извлек из ножен кинжал, девушка вздрогнула. У лэрда имелись как минимум два резона пустить его в ход, и Эмил вздохнула едва ли не с облегчением, когда он с помощью клинка перерезал наконец шнурки камзола, который она отказалась снимать по его настоянию. Пережить оскорбление, которое Парлан собирался нанести ее скромности, было легче, нежели боль от раны.
Девственность, которую девушка защищала с таким упорством, по большому счету, была куда менее важной, чем жизнь. Но было бы лучше, если бы лэрд не пронизывал ее при этом столь ужасающим взглядом.
Парлан и сам старался не пожирать плоть девушки жадным взглядом, но ничего не мог с собой поделать — его воля явно уступала в бесплодной борьбе с невыразимым желанием взять ее сейчас же. Поскольку камзол наконец распахнулся, Парлан мог теперь рывком разорвать полотняную рубашку и обнажить то, что, как он ожидал, могло оказаться парой самых соблазнительных грудей, какие ему приходилось видеть в жизни. Единственное, что его остановило в этот момент, была челядь, собравшаяся вокруг. Он не намеревался делиться с другими наслаждением от созерцания подобной красоты.
— Ты отлично сформировалась для своих двенадцати, девушка, — проговорил он, оторвав наконец жадные глаза от юной груди.
— Ладно. Мне исполнилось семнадцать в день святого Михаила. И что теперь? — бросила Эмил.
— А то, — тут он приблизил свое лицо к ней вплотную, — что понадобится нечто более существенное, нежели твои пронзительные взгляды, чтобы удовлетворить мои свинские аппетиты.
Она вспыхнула, после чего напустила на себя отчаянно хмурый вид. На самом деле ее встревожило другое: Черный Парлан волновал ее как мужчина. Его смуглое, красивое лицо и атлетически развитое тело возбудили в ней не слишком приличный для девственницы интерес. Его слова, разумеется, вызвали у нее определенный страх, но не больший — как она догадывалась, — чем страх любой девушки, которой мужчина высказывал подобное нескромное предложение.
Желания ее девственного тела беспокоили ее: как, в самом деле, объяснить то, что ее ничуть не трогали холеные воспитанные джентльмены с равнин, а вот этот грубый горец вызвал в ее душе и теле целый сонм чувств?
Если забыть на время, что он Макгуин, подумала Эмил, а заодно забыть хотя бы на время о тех глупых слухах, которые ходили на его счет, и взглянуть на Парлана просто как на мужчину, — следует признать, что он очень красив.
Высокие, развитые скулы и орлиный нос придавали ему те черты благородного человека, которые вряд ли кто-либо решился назвать непривлекательными. Тонкие, изогнутые брови и затененные удивительно длинными и густыми ресницами глаза делали его похожим на лесного бога. Это сходство усиливали смуглый цвет кожи и черные, с синеватым отливом длинные волосы. Кроме того. Черный Парлан был, пожалуй, самым рослым мужчиной, которого ей доводилось встречать, — в нем было по крайней мере шесть футов, а может, и больше. Мускулатура у него была развита очень гармонично. Распахнутая на груди рубашка и отсутствие панталон, которые заменял килт, давали возможность созерцать ровные колечки волос на груди мужчины и тонкий, нежный волосяной покров на стройных мускулистых ногах.
Итак, он был высок и хорош собой, что, впрочем, вовсе не означало, что Эмил была готова кинуться в его объятия очертя голову. Черный Парлан относился к клану Макгуинов и был лэрдом этого разбойничьего сообщества. Кроме того, он относился к тем, кого в Шотландии называют горцами. Она была достаточно умна, чтобы не верить всем слухам на его счет, и понимала, что сейчас, в 1500 году, люди уже не жарят младенцев себе на обед, но, как говорится, дыма без огня не бывает. За сплетнями и слухами всегда скрывается истина — хотя бы отчасти. Девушка ни на миг не усомнилась в том, что Парлан любил женщин и поступал с ними не слишком благородно. Но и это было не единственной причиной, из-за которой Эмил собиралась противостоять Парлану не на жизнь, а на смерть. Она инстинктивно почувствовала, что за ее сопротивлением Парлану скрывается нечто большее, и вот это самое «нечто» пугало девушку сильнее всего на свете. Впрочем, она вовсе не собиралась демонстрировать снедавший ее ужас этому самцу.
— Ну, теперь, когда ты узнал, что хотел, может быть, ты меня отпустишь, ты — большой волосатый бык? — дерзко спросила она. — Ты придавил мне ноги, и я их почти не чувствую!
— Буду только рад снова вернуть им чувствительность, — двусмысленно отозвался тот, и его люди засмеялись.
— Не вижу ничего смешного. — Шутливое настроение Черного Парлана еще больше ее встревожило. — Может, ты встанешь и прекратишь давить на меня, пока я не осталась калекой на всю жизнь? Что еще случилось?
Последний вопрос девушки был вызван тем, что она заметила, как внезапно изменилось лицо Парлана. Оно снова сделалось злым. Эмил проследила за его взглядом и заметила, что он снова направлен на ее грудь, где выступили несколько бледноватых синяков, оставленных усилиями молодого человека, напавшего на нее в комнате Лейта. Она поняла, что именно эти пятна привели Черного Парлана в ярость.
Он мягко вскочил на ноги и тихим, слишком тихим голосом обратился к юнцу:
— Откуда, черт возьми, тебе известно об оборонительных ухищрениях этой девицы?
Внятно, хотя и с трепетом в голосе, парень объявил:
— Она использовала этот прием, когда я на нее…
Он еще не закончил говорить, когда здоровенная оплеуха Парлана заставила его покатиться на землю. Поднявшись на ноги и стянув на груди камзол, девушка стала свидетельницей избиения, которому Черный Парлан подверг ее несостоявшегося насильника. Хотя юнец, как видно, очень при этом страдал, он не попытался сказать ни слова в свою защиту. Впрочем, за него не вступился никто из стоявших вокруг. Более того, никто из людей Парлана не выразил ни малейшего удивления расправой, а ведь это могло означать, что зловещий Черный Парлан терпеть не мог насилия над женщинами и считал его достойным самого тяжелого наказания… Эмил решила на досуге поразмыслить о слухах, заклеймивших Парлана как насильника, и о том, что она видела сейчас. Теперь же она хотела вмешаться, чтобы остановить жестокую расправу, и попыталась поставить лэрда в известность о ничтожных достижениях юнца в области насилия над женщинами.
— Не надо, не надо, — вскричала она, хватая Парлана за руку, — ничего такого особенного он не сделал!
— Тебе понравилось, что ли? — осведомился глава клана, которого рассердила ее попытка защитить юнца.
— Не строй из себя идиота, — бросила девушка, и эта дерзость заставила затаить дыхание от страха за нее кое-кого из окружения Парлана. — Я не говорю, что мне понравилось то, что он пытался сделать. Просто хочу сказать, что он всего-навсего успел меня обнять и один раз поцеловать.
— Поцелуй и одно-единственное объятие не оставляют синяков, — резонно заметил мужчина.
— Он не виноват. На мне не было ничего, кроме этой рубашки, которая к тому же была расстегнута. Ну и еще — я распустила волосы, а он-то рассчитывал застать в комнате двух парней — оттого-то, наверное, накинулся на меня слишком уж прытко и крепко сжал в объятиях, прежде чем я начала защищаться. Кстати, синяки у меня на коже образуются очень легко. — Девушка заметила сомнение в глазах Парлана и спросила:
— Скажи, ты так зол, потому что не успел сам наставить мне синяков?
— Нет, — бросил он, цепенея от ярости. — Я терпеть не могу грубо обходиться с женщинами. А ты вела себя поначалу так глупо, что я и в самом деле решил, что ты — дитя.
Эмил подавила усилием воли не слишком приятное воспоминание о том, как еще совсем недавно Парлан прохаживался на счет ее хрупкости и сжимал за спиной ее запястья.
Следы его рук, однако, уже проступили на ее нежной коже.
Заметив его удивление, Эмил улыбнулась.
— Я же говорила, что наставить мне синяков ничего не стоит. Такая кожа. Зато они и рассасываются так же быстро, как появляются, и не болят. По правде сказать, мне кажется, что синяки, которыми я наградила этого парня, куда больше, — тут она смешалась и слегка покраснела.
Взглянув на юнца, которого слова Эмил привели в замешательство, Парлан ухмыльнулся:
— Так и быть, Алекс. На этот раз ограничимся этим, но если я когда-нибудь услышу о подобном… Твои синяки два или три дня будут напоминать тебе о твоем проступке.
Зато слух о том, как ты не смог совладать с женщиной, будет жить куда дольше. И это послужит для тебя еще худшим наказанием, чем мои тумаки.
Парлан взял девушку за руку:
— Пора возвращаться в замок. Малколм проследит за твоим жеребцом. — Увидев, как конь шарахнулся от последнего, Парлан добавил:
— Миледи, не сочтите за труд дать своему коню приказ следовать за моим человеком. — На этот раз в его просьбе прозвучала напускная, на взгляд Эмил, предупредительность.
Она ответила ему той же монетой — вежливостью, которая шла отнюдь не от сердца, а потом стояла, снедаемая яростью, пока он поправлял ей костюм, как беспомощному ребенку. В течение всего обратного пути до замка Макгуинов, который она проделала, сидя на крупе Рейвена, девушка не произнесла ни единого слова, удрученная своей неудачной попыткой к бегству. К тому же она была вынуждена сопротивляться зову собственного тела, который властно требовал от нее прижаться к сидевшему рядом Парлану, прикоснуться к силе и мужественности, исходившим от него. Когда они наконец добрались до замка, Эмил доходчиво объяснила Элфкингу, чтобы тот не волновался, и хотела отправиться навестить Лейта, но вместо этого ее провели в большой зал, усадили и налили эля.
— Поскольку
