не хотел бы, чтобы в первую брачную ночь вы были навеселе.
— Вы хотите сказать, что не станете… — Она замолчала, не решаясь продолжать.
— Нет, не стану. Но я должен знать правду, Элизабет.
Прежде чем она успела что-либо понять, сильные руки привлекли ее к себе, так что они стояли лицом к лицу.
— А теперь признайтесь мне честно и без обмана: если бы вместо меня был Натаниель, вы бы ему тоже отказали?
Элизабет отвела глаза, ощутив внезапную жалость. Она не была жестокой, но сочувствие к нему было необъяснимо. Неужели она действительно его обидела? Но это нелепо. Невозможно.
— Отвечайте мне, Элизабет, — настаивал он, приподняв ее подбородок. — Если бы вместо меня был Натаниель, вы бы ему отказали в том, в чем отказываете мне?
— Нет! — выкрикнула она, хотя даже в мыслях не заходила так далеко; гнев и безысходность вышли наружу, глаза метали молнии. — Мне не нужен этот брак, да и вы тоже! — нанесла она еще один удар. — Вы решили, что мне нравятся ваши поцелуи, и вы не ошиблись. Но знаете почему? Да только потому, что я представляла, будто вы — Натаниель. Поняли? Я воображала , Себе, что вы Натаниель!
— Я понял, — сказал он глухо. — Значит, раз вы мне отказываете в плотских радостях, вы не будете против, если я стану их искать в другом месте?
— Я буду только рада!
Ее грудь вздымалась от возмущения. Он так внезапно убрал руки, что Элизабет чуть не упала назад.
— Тогда вам не о чем больше волноваться, — сообщил он уже спокойным тоном. — У меня есть любовница, и вы ясно сказали, что я должен довольствоваться ею, а не вашими ласками. У вас нет больше причин для беспокойства, Элизабет. Вы проведете вашу первую брачную ночь в одиночестве, а я в обществе более снисходительной особы.
Морган схватил со стула сюртук и стремительно вышел из комнаты.
Элизабет в оцепенении смотрела на дверь, за которой он только что скрылся. Ее страшил гнев, тлевший в нем под внешней сдержанностью и временами вырывавшийся наружу. Множество вопросов мелькало у нее в голове. Ее пощадили… Но надолго ли? Элизабет мучило ужасное предчувствие, что это еще не конец.
Ей оставалось только молиться. Молиться о том, чтобы Морган не изменил своего решения.
Эту ночь Морган не ночевал дома.
Но к Изабель он тоже не пошел.
Вместо этого он бродил по городу: в такой поздний час улицы, полные тумана, были пустынны, и только его звонкие шаги нарушали тишину. Скоро он очутился в гавани.
С моря дул сильный соленый ветер, но Морган не замечал сырости и холода. Все ныло у него внутри от ее обидных слов.
«Мне не нужен этот брак, да и вы тоже!»
На краткое мгновение, когда он застал ее у себя в комнате, он подумал… И просчитался. Какой же он глупец, корил он себя. Она явилась в Бостон к Натаниелю, она хотела Натаниеля.
«Вы решили, что мне нравятся ваши поцелуи, и вы не ошиблись. Но знаете почему? Да только потому, что я представляла, будто вы — Натаниель…»
Мысль о ее обмане непонятно почему вновь заставила его закипеть от гнева. Если говорить правду, то это он обманывал ее. Как обманывал и самого себя.
Он хотел заполучить Элизабет.
Хотел с той самой минуты, когда впервые увидел ее у себя в доме. Он жаждал объявить своей собственностью эту девушку с огромными, полными тревоги глазами. Где-то глубоко в нем жила уверенность, что попытайся он, и Элизабет не устоит под напором его страстных поцелуев и нежных ласк. Она бы наверняка сдалась. Пусть даже не сразу.
Но завладеть ею, когда она жаждала Натаниеля… Одно это охлаждало самые страстные его порывы и наполняло горечью душу. За всю свою жизнь он ни разу не держал в объятиях женщину против ее воли. И не собирался нарушать это правило со своей женой.
Но под напускным безразличием пряталась злость. Злость против нее за то, что она его дразнила. Злость против Натаниеля за то, что он так поступил с Элизабет и с ним, Морганом! Злость на себя за свою слабость, когда он точно знал, что ей нужен Натаниель.
Он хотел, чтобы она сама сдалась на его милость. Он заставит ее уступить, чего бы это ему ни стоило. Даже сейчас одна мысль о ней, о погружении в теплые глубины ее тела заставляла кровь приливать к его чреслам. Он вспомнил Изабель и тут же отверг эту возможность. Не по соображениям морали — многие женатые мужчины имели любовниц, но потому, что сама идея замены Элизабет на Изабель казалась ему противоестественной.
Нет, он не был абсолютно честен даже с самим собой. Особенно с самим собой. Он женился на Элизабет не ради нее, не для спасения ее репутации, а для самого себя. Да, была еще одна причина, в которой он не смел признаться: возможно,
Он хотел отнять у брата то, что тот когда-то отнял у него.
Ветер крепчал, и в гавани поднялись волны. Морган смотрел в темноту невидящим взором.
Конец мечтам о счастливом браке, конец мечтам о любви.
В следующие дни Элизабет плохо спала. Она проводила ночи, бодрствуя и прислушиваясь к любому звуку, ожидая, что вот-вот отворится дверь и в спальню войдет Морган.
Ее нервы были натянуты до предела, и она вздрагивала от любого шороха или шагов в коридоре.
Однако скоро стало ясно, что ее страхи напрасны, новобрачный вообще не искал ее общества. Каждый вечер он поздно возвращался домой, часто после полуночи. Случалось, он вообще не ночевал дома.
Так оно было и прошлой ночью.
Где же он проводил время? Может быть, у любовницы?
Упорная мысль не давала Элизабет покоя, хотя она убеждала себя, что ей безразлично, с кем спит развратник, самое главное, что не с ней.
Но именно в этом и крылась загвоздка. С одной стороны, ее радовало, что он оставил ее в покое, с другой — мысль о любовнице рождала ощущение обиды, корни которой Элизабет тщетно искала.
Вообще идея, что мужчина может искать удовольствия вне брака, претила Элизабет и вызывала у нее самое отрицательное отношение. Она была совершенно уверена, что отец никогда не позволял себе обманывать ее мать или Клариссу, так как он слишком высоко ценил преданность и верность, чтобы делать из них посмешище.
Как-то утром она нашла на подносе с завтраком записку, написанную твердым мужским почерком:
«Сегодня вечером мы идем в оперу. Будьте готовы к семи часам».
В гневе Элизабет смяла записку и швырнула ее на пол.
— Мы еще посмотрим, мой милый, — прошептала она, — может, ты будешь наслаждаться оперой в одиночестве.
Он даже не удосужился сообщить ей об этом лично! К тому же он не просил, а приказывал.
К шести часам Элизабет несколько смягчилась. Возможно, приятный вечер, проведенный вместе, позволит рассеять тучи.
Желая выглядеть как можно лучше, она особо позаботилась о своей внешности и наряде. Анни собрала волосы высоко на затылке, открыв ее длинную стройную шею. Синее атласное платье было не новым, но одним из любимых. Низкое декольте обнажало белизну плеч. Шею украшала подаренная Морганом нить жемчуга.
Наконец Элизабет была готова. Уже дважды горничная сообщала, что Морган ждет ее внизу. Спускаясь по лестнице, она увидела, что он меряет комнату нетерпеливыми шагами. Он был в вечернем костюме.
Морган повернулся и увидел ее, когда она уже достигла последней ступеньки. Он внимательно осмотрел ее всю с головы до ног, от прически до кончиков туфель, затем совершил обратное путешествие. Элизабет ждала, затаив дыхание.
Их глаза встретились. Его не выражали ничего: ни удовольствия, ни одобрения, ни осуждения. Одно только холодное равнодушие. Как если бы она была неодушевленным предметом. Слабый огонек надежды погас, но Морган никогда не узнает об этом. Один шаг, и он уже рядом с ней и предлагает ей руку.
С полным безразличием Элизабет положила свою руку в белой перчатке на черный рукав его сюртука. По дороге в театр они не обменялись ни единым словом.
Тем не менее Элизабет намеревалась получить удовольствие от вечера и даже улыбалась, когда они выходили из экипажа у подъезда театра. Театр был полон, а их места в центре балкона оказались очень удачными: сцена была перед ними как на ладони.
Поднялся занавес, и с этой минуты Элизабет забыла обо всем на свете, в том числе и о своем непреклонном муже. Для нее не существовало ничего, кроме действия на сцене. Затаив дыхание, она следила за развитием событий и наслаждалась пением героини, обладательницы прозрачного серебристого сопрано.
Антракт наступил неожиданно скоро, и вместе с остальной публикой они вышли в фойе, где находился буфет с прохладительными напитками. Морган принес бокал вина, но только для нее и ничего для себя; Элизабет уже заметила, что он не пьет вина или крепких напитков.
Морган подал ей бокал, не коснувшись ее пальцев.
— Кто бы мог подумать, что вы настоящая ценительница оперы, — заметил он.
И вновь она еле сдержалась. «Как вы можете?»— чуть не вырвалось у нее. Но вместо этого она с преувеличенной скромностью объяснила:
— Отец очень любил оперу. Когда мы бывали в Лондоне, то не пропускали почти ни одного спектакля.
— Вы были очень близки с вашим отцом?
— Очень, — ответила Элизабет, и улыбка исчезла с ее лица.
Несколько супружеских пар подошли поздороваться с ними. Ярко блестели драгоценности, в воздухе мешались ароматы духов и одеколона, стоял гул голосов. От Элизабет не ускользнули открыто восхищенные взгляды, которые на нее бросали мужчины. Морган словно ничего не замечал. Что же касалось дам, то они были преувеличенно любезны и щебетали о новых модах и предстоящих балах и спектаклях, которые ей обязательно понравятся.
Не успела от
