миг, когда финал показался ей неотвратимым, она не торопясь, словно нехотя, дала соединиться их телам. Но это было последним, нарочито медленным движением. Дальше все понеслось в бешеном темпе. Когда они оба одновременно воспарили, она приникла к Хантеру и выдохнула в его ухо три заветных слова, выстраданных ее сердцем.
Хантер уставился в потолок, обнимая пытавшуюся отдышаться Лину. Сказанные хриплым шепотом слова эхом отдавались в его мозгу, но его тут же разобрало сомнение: а не вообразил ли он все это? Когда так желаешь чего-нибудь, то фантазия может затмевать реальность.
– Я услышал. – Он хотел проверить. Если это все только плод его воображения, то она не поймет. Что ж, значит, она и не собиралась делать ему такой щедрый подарок.
Сжавшись, она молчала.
– Я услышал тебя, – повторил он с надеждой.
Туман рассеялся. Лина обомлела, она лежала и не понимала, считать ли все случившееся катастрофой или нет. Что, если с самым невинным видом отречься от своих слов? Не говорила ничего подобного – и все. Но это было бы гадкой трусостью и ребячеством. Надо отвечать за свои слова. Только бы честность не причинила ей слишком много боли.
– Ты не должен был услышать, – пробормотала она, не осмеливаясь взглянуть на него. – Я все так задумала, что ты не должен был ничего разобрать.
Хантер почувствовал, как его сердце ухнуло куда-то. Это было почти признание. Потребовалось бы немало сил, чтобы заставить ее повторить свои слова еще раз, а затем и открыть Лине свое сердце. Но инстинкт подсказал ему, что он может много потерять, если поспешит. А если немножко потерпит, то, возможно, в следующий миг близости его скрытная женушка приоткроется чуть больше. Но вообще-то давно пора внести в этот вопрос полную ясность, решил он, поговорить так, чтобы рассеять все сомнения, какие у них накопились. Пора им понять друг друга, как и положено мужу и жене. Это только укрепит их отношения и научит дорожить ими.
– Я не должен был услышать этого? – Он медленно распушил ее золотистые волосы.
– Угу. Я думала, что все хорошо рассчитала. Ведь ты был в... э-э... экстазе.
– О, насчет экстаза не волнуйся, тут все было натурально.
– Тогда как же ты услышал?
– Полагаешь, что в экстазе я становлюсь глухим?
– Я, например, точно глохну. И слепну к тому же, Через комнату мог бы промаршировать оркестр – я бы все равно ничего не заметила.
Она смущенно улыбнулась, когда заметила, что грудь его затряслась от беззвучного смеха.
Сковывавшая ее неловкость понемногу отпускала. В его голосе не прозвучало ни нотки недовольства. Похоже, что ее признание приятно ему. Пусть она и не получила желаемого ответа на свои слова, но и равнодушием ее не наказали. Она почувствовала себя увереннее: ее не отвергают. Она несмело подняла на него глаза и получила в награду нежнейший поцелуй.
Он погладил ее по щеке.
– Ты выглядишь такой испуганной, растерянной.
– Я действительно считала, что ты не услышишь.
– Зачем тогда говорила?
– Это покажется тебе глупым. – Она поморщилась. – Нет, это и правда глупо. Но я вроде бы репетировала. Думала, что если повторю это несколько раз, когда ты не слышишь, то однажды наберусь смелости, загляну тебе в глаза и скажу все так, чтобы ты расслышал каждое слово.
Обхватив ее лицо ладонями, он потребовал:
– Так посмотри мне в глаза и скажи. Она уставилась на него.
– Я еще не натренировалась до такой степени. Она услышала, как он рассмеялся, и вся сжалась.
– Пожалуйста, Хантер. Не смейся надо мной. Я этого не вынесу.
– Лина, счастье мое. Красавица моя ненаглядная. Мне ли смеяться над тобой? Я смеюсь над нашей проклятой трусостью.
– Нашей трусостью? О чем ты говоришь? Ты не трус, Хантер.
Она свела брови на переносице, не понимая, что он имеет в виду.
– Да нет, Лина, трус! Еще какой! Я не осмеливался прошептать тебе эти же слова, когда абсолютно был уверен, что ты не слышишь.
Он едва не расхохотался, видя, как округлились у нее глаза.
– Пожалуй, только ты можешь вдохнуть в меня храбрость. Ради тебя я готов даже на подвиг, любовь моя.
– Я... могу? – Она вздрогнула, потому что сердце у нее вдруг заколотилось так, что готово было вырваться из груди.
Ободрив ее нежным поцелуем, он произнес хриплым от волнения голосом:
– Посмотри мне в глаза и скажи...
Она сглотнула, набрала полную грудь воздуха и произнесла:
– Я люблю тебя.
Хантер стиснул ее так, что у него захватило дух. Какое, оказывается, богатство могут подарить три таких простых слова! И хотя он пока не знал, что принесет ему в будущем это чувство, он не сомневался, что теперь им обоим станет намного легче. Всегда легче раскрывать сердце любимому.
– Когда ты это поняла?
То, что он не последовал немедленно ее примеру, уменьшило ее внутреннее ликование. Она решила, что, наверное, все же не совсем правильно поняла его фразу насчет трусости. Но все же он небезразличен к ней, если ее признание доставило ему такую явную радость. Впервые в жизни она ощутила надежду – так остро желаемое ею, то, к чему она стремится всем сердцем, не далеко за горами, а совсем рядом.
– Э-э... Представь, когда мы впервые занимались любовью.
– Мог бы и сам догадаться, дурак безмозглый. Вел себя как толстокожий бегемот.
– Нет, это неправда.
– Милая леди, если уж я решил заняться самобичеванием, то у вас должно хватить терпения не перечить мне.
– Прошу прощения. Можешь продолжать.
Ей пришлось закусить губу, чтобы не улыбнуться. Но и он не сдержался. Они дружно прыснули.
– Да не будь я таким толстокожим, ты, возможно, и не пала бы жертвой интриг моей матери. А я ведь ни разу не сказал тебе, как хочу, чтобы ты навсегда осталась со мной. Сказал лишь, что хочу жениться. Не очень-то много для уверенности в себе и в прочности наших чувств.
– И все же твои слова были очень убедительными, Хантер. Я им верила. Только письмо, написанное твоей рукой и обращенное к Патриции, выбило меня из колеи. Ты писал, что сразу же женишься на ней, как только...
– Я помню, что я писал. Не знаю только, за каким дьяволом женщины хранят подобную чушь.
– Женщины обожают любовные письма.
– Это любовное послание шестилетней давности. Все кончилось сразу же, как только Патриция выскочила замуж за Спотфорда. И если припомнить, что я тогда чувствовал к ней, то это не более чем увлечение красивой мордашкой. А потом ее замужество стало счастливым избавлением для меня. Мне было тогда всего двадцать два года.
– Ребенок.
Лине хотелось стиснуть Хантера в объятиях – нет, он никогда не любил Патрицию Спотфорд. Пусть он слегка покривил душой насчет того, как воспринял ее замужество, плевать. Сейчас от его увлечения не осталось и следа.
– Только, Хантер, не вини себя за то, что я поверила твоей матери. Дело во мне. Я была тогда очень слабой духом и уязвимой. Я полагала, что отец бросил меня так же, как позже вышвырнула из своей жизни и мама Черити. Внутренне я, наверное, была готова и к тому, что ты тоже откажешься от меня. Я очень боялась, что так оно и случится, много думала об этом, поэтому не удивилась письму. Оно просто подтвердило мои внутренние страхи.
Он обнял ее и молча прижал к себе. Ее страхи он понимал. Он испытывал нечто подобное. И даже
