лица.
— Отныне ты будешь ложиться в постель обнаженной. Не бойся, со мной не замерзнешь, и все эти покровы тебе не понадобятся. А теперь помоги мне снять их.
Сама не веря, что она это делает, Эви приподняла бедра, чтобы Тайлеру было легче поднять вверх подол ночной рубашки, затем подняла руки, чтобы ничто не помешало ему снять ее. За это Тайлер вознаградил ее поцелуем, от которого у нее захватило дух. Ей не хотелось, чтобы он отстранялся, но Тайлеру нужно было еще расправиться с ее нижней рубашкой. Он понял ее желание и не стал прерывать поцелуя, но руки его уверенно делали свое дело, и через секунду тусклый свет от окна упал на ее обнажившуюся грудь.
Когда он легонько коснулся пальцами ее соска, Эви издала слабый стон, больше похожий на мяуканье котенка, чем на человеческий голос. Тайлер опустил голову и взял нежный сосок в рот. Захваченная мощной волной ощущений, Эви подалась в его объятия всем телом. Скоро нижняя рубашка уже валялась, скомканная, на постели, и Тайлеру ничто не мешало целовать шелковистую кожу Эви.
Она изо всех сил вцепилась в его плечи, будто пытаясь остановить его атаку, но это лишь усилило ощущения. На Тайлере не было никакой одежды, и ногти Эви вонзились в его жаркое и гладкое тело. Он поднял голову от ее груди и вновь подарил поцелуй ее губам. Руки ее соскользнули с его плеч на пояс и замерли. Опускать их дальше она не смела. Чувствуя, как пульсируют его натренированные мускулы, она радовалась его отклику на свои прикосновения.
Но когда рука Тайлера вцепилась в мягкий поясок ее панталон, Эви вся напряглась и оттолкнула его руку, ибо это было уже слишком. Тайлер вновь принялся целовать ее и шептать нежные слова, но Эви была слишком напугана: она знала, что случится, когда он ее полностью разденет.
Не обращая внимания на сопротивление, он стал стягивать с нее панталоны. Но перед тем как преодолеть эту последнюю преграду, он вновь стал целовать ее грудь. Эви боролась с собой как могла, но восхитительные ощущения взяли верх над ее волей, и она опять стала тихонько постанывать, прося его продолжить. Между тем рука его, бродившая по ее гладкому животу, стала вдруг опускаться ниже.
Она понимала, что сейчас произойдет, и не хотела, чтобы это случилось. Но вместе с тем Эви нестерпимо жаждала его поцелуев, они были как бальзам, который исцелял ее невидимые раны Когда же рука Тайлера скользнула под панталоны, желание полностью захватило ее.
— Сейчас я буду любить тебя, Эви, — прошептал он ей на ухо и легонько прикусил мочку. — Ты моя жена. Я войду в тебя, и ты узнаешь, что от этого можно получить большое удовольствие. Скажи, что ты позволишь мне сделать это, Эви. Обещаю, теперь тебе не будет больно.
Она уже готова была согласиться даже на повторение той боли. Его слова будили в ней желание точно так же, как это делали его пальцы, прикасавшиеся к ней там, где она сама к себе не прикасалась. Эви с трудом сдержала крик, когда Тайлер вошел в нее пальцем Впрочем, он все равно накрывал ее рот своим ртом, заглушая ее стоны и всхлипывания и вызывая новые движениями своих пальцев.
Эви была ослеплена переживаниями и только тихонько постанывала, а Тайлер между тем целовал ее грудь и одновременно стягивал с ее бедер тонкие панталоны Наконец между ними не осталось преград. Тайлер вновь коснулся ее своими пальцами
Эви вся затрепетала, когда Тайлер мягко развел ее ноги и заставил их согнуться в коленях, чтобы ей легче было принять его. Эви не хотела, чтобы он это делал, но и не хотела, чтобы он останавливался, когда Тайлер вновь стал ласкать ее. Ей было страшно, и приятные ощущения стали быстро слабеть, когда Тайлер устроился между ее ног и она почувствовала у самого входа в ее лоно напряженную мужскую плоть.
Но Тайлер вновь принялся ее целовать, заставил разомкнуть губы и проник за них кончиком языка Желание вновь вернулось к ней и стало еще сильнее, когда он накрыл руками сразу обе ее груди и принялся нежно ласкать их. Соски сладко заныли под его пальцами, Эви вновь застонала и стала невольно подаваться ему навстречу всем телом.
Затем он обнял руками ее ягодицы и быстро вошел в нее. Она вскрикнула от неожиданности, но Тайлер заглушил ее голос поцелуем. Он не двигался в ней, давая возможность немного привыкнуть к новым ощущениям. А когда она затрепетала от желания и он понял, что теперь можно продолжать, то стал медленно двигать бедрами. Тайлер не мог погрузиться в нее сразу на всю глубину, как ему хотелось, как того требовало его тело. Эви была слишком узкая, слишком нежная, слишком напуганная, слишком. Он двигался медленно и бережно. Через минуту Тайлер понял, что Эви привыкла, и, облегченно вздохнув, поцеловал ее в раскрытые губы.
Эви никак не могла поверить, что с ней все это действительно происходит. Не верилось, что она позволяет ему проделывать это с собой. Допускает в святая святых человека, которого, в сущности, почти не знает. И он сейчас внутри нее. То равномерно наполняет ее собой, и тогда она вся натягивается, то выходит из нее, и тогда она подается вслед за ним, ибо ей не хочется, чтобы он выходил…
Когда Тайлер почувствовал, что Эви приспособилась к его ритму, он задвигался быстрее.
Тайлер Монтейн, карточный игрок, бабник. Он использует ее точно так же, как и других женщин, а она позволяет ему это. И не просто позволяет, она обвила его ноги своими ногами, вся подается ему навстречу с каждым толчком и тихонько стонет, умоляя о том, чтобы он не останавливался.
Ритм его движений постепенно захватил ее полностью, и весь мир перестал существовать для нее.
Издав хриплый вскрик, Тайлер на всю глубину погрузился в нее. Одновременно он просунул между ними руку, и под лаской его пальцев Эви пережила небывалое потрясение. Из глаз брызнули слезы, и она изо всех сил прижала его к себе и не отпускала до тех пор, пока он не перестал трепетать там, внутри, излившись в нее до конца.
Эви не было больно, как в хижине. Напротив, она получила удовольствие, которое нельзя было сравнить ни с чем по силе ощущений. Но почему же ей тогда вдруг стало страшно, когда через несколько минут Тайлер вновь поцеловал ее и вновь вошел в нее?
— Вот теперь ты действительно моя жена, Эви, — шепнул он ей на ухо. — И ты станешь матерью моего ребенка.
Слова эти лишь усилили ее ужас.
— Только когда ты перестанешь мне лгать?
На лицо его упал тусклый свет от окна, и Эви увидела, как золотистым блеском сверкнули его глаза. А еще спустя мгновение в животе у Эви снова шевельнулась частичка этого человека, и ей стоило больших трудов сдержать стон.
Она поняла, что он сегодня не остановится до тех пор, пока она не попросит. Но Эви не знала, хочет ли просить об этом.
Глава 17
Время близилось к рассвету. Они лежали, обнявшись, на смятых влажных простынях, и на телах их поблескивали бисеринки пота. Эви знала, что не сможет шевельнуться, даже если очень захочет. Сил ни на что не осталось. Она чувствовала на своих ногах ногу Тайлера, и ей было приятно ощущать, как ее кожу щекочут его мягкие волосы. Его рука покоилась на ее груди. Балансируя на зыбкой границе сна и яви, она попыталась вообразить себе, что будет, если он уберет руку, и даже поежилась: ей станет холодно и одиноко.
Внутри у нее все ныло. Во-первых, Тайлер поразил ее своими размерами… Во-вторых, она была неопытна и, наконец, они проделали
Но с наступлением рассвета одиночество вдруг навалилось на нее огромной тяжестью. Эви уж и не помнила, когда в последний раз испытывала столь острый приступ. В детстве она думала, что воспитательница — это и есть ее мама, а вопрос об отце как-то не возникал. Лишь много позже она спросила у воспитательницы, почему к ней именно так нужно обращаться и почему у нее в отличие от других девочек нет отца. Добрая женщина никогда не лгала Эви. Она не говорила всей правды, но по крайней мере не лгала.
Не то что сама Эви. Когда ей исполнилось четырнадцать, она рассказала своим подружкам, что ее папа железнодорожный магнат, он все время в разъездах, следит, чтобы с поездами ничего не случилось. А мать ее умерла в расцвете своей красоты, и отец так и не смог после нее никого полюбить.
К тому времени, как ей исполнилось восемнадцать, Эви стала сочинять свои истории тоньше и изощреннее. Воспитательница была произведена в родную тетку, а у отца появились влиятельные враги, которые хотели навредить ему через дочь. И поэтому он вынужден был ее спрятать. Никаких изменений не претерпела лишь романтическая история о смерти матери.
Но воспитательница-то не лгала, поэтому все соседи знали, что Эви и Дэниел — приемные. Под этим вежливым понятием подразумевалось то, что настоящие родители знать не хотят своих детей и платят воспитательнице за то, чтобы они жили у нее. Почему так вышло, догадаться было не очень сложно. С Дэниелом все было ясно: калека на всю жизнь, кому он нужен.
Едва он родился, как все решили, что мальчику суждено будет хромать всю жизнь. Эви было всего два года, когда в доме появился Дэниел. Она не могла вспомнить его родителей, но на всю жизнь запомнила, как он плакал в люльке. Он плакал днем и ночью, и этот кошмар продолжался долгие месяцы.
Эви все время таила надежду, что однажды ее родители приедут за ней, но эта надежда сильно ослабла, когда она узнала,
