проник в крохотное окошко и дал возможность не только слышать, но и видеть. Чтобы можно было заглянуть в эти яркие голубые глаза и, быть может, прочесть в них искреннее сочувствие. Напряжение быстро спадало, его место заняла приятная истома. Натали зевнула, с удивлением сознавая, что ей хочется не столько забыться сном, чтобы убежать от ужасной действительности, сколько просто сладко задремать.
— У меня есть просьба… — прошептала она, смежив отяжелевшие веки. — Обещай, что выполнишь…
— Какая?
— Обещай, что я не попаду в руки бандитов, если не останется никакой надежды… обещай, что раньше застрелишь меня…
Натали высказала это таким тоном, каким просят о небольшой услуге. Голос был тихим, мягким, без нажима, без страха.
— Понимаешь, мне не по силам застрелиться самой.
Она потерлась щекой о ладонь мужчины, не зная, что на его заросших скулах заиграли желваки: банда Викторио прославилась из ряда вон выходящей жестокостью.
Случалось, бандиты закапывали пленника в землю так, чтобы торчала одна голова, потом набрасывали на шею лассо, пускали лошадь в галоп и улюлюкали, когда голова слетала с плеч. Или вешали его над тлеющим стволом дерева и оставляли медленно пропекаться. Или отсекали веки. Или мазали медом в паху и голого привязывали у муравейника. Ну а если им случалось добраться до хорошенькой женщины…
— Обещаю, — сказал он твердо. — Обещаю, что раньше застрелю тебя.
Натали кивнула в знак благодарности. В душной темноте глинобитной постройки она подвинулась ближе к своему странному товарищу по несчастью. Борода пощекотала ей щеки, когда он склонился, чтобы по очереди коснуться губами ее влажных век.
— Если верить расписанию, завтра в девять утра здесь будет дилижанс из Юмы.
Губы, поразительно нежные и осторожные, спустились к щеке, прошлись по ней сверху вниз цепочкой легких, как дыхание, поцелуев, и, впервые с тех пор, как револьвер оказался в ее распоряжении, пальцы Натали разжались на стальной рукоятке. Она столкнула тяжелый “кольт” с колен и протянула руку, собираясь мягко оттолкнуть незнакомца, дать ему понять, что утешения больше не нужны, но ладонь так удобно легла на теплое плечо, что рука задержалась на грубой ткани рубахи, а потом и вовсе забрала ее в горсть, привлекая ближе.
Губы продолжали свое медлительное движение, но дыхание мужчины стало неглубоким и частым. Руки обвились вокруг талии, и Натали оказалась прижатой к груди, в которой сильно стучало сердце.
Губы зарылись в волосы, щекотно шевельнулись у самого ее уха.
— Я хочу тебя.
И больше ничего, только три самых простых, самых откровенных слова. Мужчина замер в ожидании ответа. Он по-прежнему держал Натали в объятиях, но было ясно, что он готов разжать их, если она захочет высвободиться. Это был по-своему напряженный момент, но напряжение было особого рода, и хотя сердце ее неистово билось, а разум сопротивлялся, Натали поняла, что не сможет оттолкнуть этого чужого ей мужчину.
Должно быть, страшный день помутил ее рассудок. Волею судеб она оказалась на пустынной станции, среди кромешной тьмы и полной тишины, в объятиях человека, чьего имени не знала, но который желал ее и которого — о Боже! — она желала тоже.
Да-да, думала Натали в смятении, она желает бородатого головореза, которого при других обстоятельствах могла бы разве что ненавидеть и бояться. Он опасен, беспощаден и, без сомнения, вероломен, как каждое загнанное животное, и если бы она знала историю его преступлений, то не исключено, что кровь застыла бы у нее в жилах. Ко всему прочему это южанин и уже поэтому враг. Кто знает, не он ли убил на поле сражения ее обожаемого мужа?
Но он сказал, что хочет ее, и, словно эти три слова были волшебным заклинанием, Натали не находила в себе сил ответить отказом. Утром банда вернется, утром все начнется снова, и может статься, что эта душная темная ночь — последняя ночь в жизни каждого из них.
Последняя ночь. Она никогда уже не услышит, как шумят под ветром сосны за окном ее спальни. Не согреется у камина в метельную ночь. Не отведает вкусной еды, не попробует дорогого вина.
Не испытает близости с мужчиной.
Внезапная вспышка желания заставила ее содрогнуться всем телом и сильнее вцепиться в широкие плечи.
Да, это дурно, нелепо и безрассудно, но она хочет отдаться этому случайному мужчине, сдаться на милость темных страстей, разбуженных его простыми словами. Если утром ей суждено погибнуть, эту последнюю ночь она проживет полной жизнью, за все те годы, которых уже не будет!
— Только не причиняй мне боли, — прошептала она.
Рассеивая страхи, губы коснулись губ нежно и осторожно, словно она была в объятиях того, кто любит и любим, кто явился, чтобы принести ей в дар все сокровища своего сердца, всю глубину своих чувств. Натали сомкнула руки на шее мужчины — на пыльных кольцах его волос, на влажной от пота коже. Она почувствовала, что прикосновение губ стало другим — пощипывающим, дразнящим, так что ей захотелось тихонько засмеяться от удовольствия. Борода щекотала лицо, еще больше усиливая ее волнение.
По мере того как поцелуй продолжался, в комнате становилось жарче и жарче. В полной темноте зрение было бесполезным, можно было только слышать, вкушать и осязать. Натали слышала шорох одежды, когда они прижимались друг к другу” потрескивание старой кровати и далекий крик совы. Она ощущала вкус табака на мужских губах, соль на разгоряченной коже — все иное, незнакомое, прежде неизведанное, ни с чем не сравнимое и, быть может, как раз поэтому очень возбуждающее.
Мало-помалу поцелуй из нежного стал требовательным. Это случилось как раз тогда, когда Натали уже готова была сделать следующий шаг, и потому она не противилась, когда мужчина усадил ее к себе на колени. Так, в полной темноте, они целовались и целовались и не могли насытиться. Прическа растрепалась, волосы упали на мужское плечо. Он откинулся назад, чтобы дать им соскользнуть, и как-то незаметно они оба оказались лежащими на постели, все еще полностью одетые, распаленные страстью.
Незнакомец склонился над Натали, целуя ее, перебирая ее волосы. Она попыталась прижаться к нему теснее, но мешали юбки, и тогда он повернулся так, чтобы она могла склониться над ним. Он не убрал рук, и скоро ее ладони заскользили вверх и вниз, повторяя контуры ее тела, в поисках обнаженной кожи.
Чтобы не путаться в юбках, Натали подняла их повыше, привстав на колени. Мужчина воспользовался этим, чтобы усадить ее себе на бедра. Когда она наклонилась для поцелуя, волосы шелковой шалью накрыли их лица.
Она отстранилась только для того, чтобы дать мужчине возможность расстегнуть ей корсет. Горячий рот нашел грудь, и Натали с готовностью подвинулась, чтобы облегчить ему доступ. Звук, раздавшийся в полной темноте — влажный, сосущий звук, — был неописуемо чувственным. То был интимнейший из языков — язык физической любви, которая не нуждается в словах.
Потом губы исчезли, оставив груди полными, с припухшими вершинками, с острыми зернышками сосков. Незнакомец сел на постели и, удерживая Натали на своих бедрах, каким-то образом ухитрился раздеть ее и себя, так что у нее мелькнула безумная мысль: если ей суждено выжить, до конца жизни она будет гадать, как ему это удалось!
В какой-то момент ее колено коснулось теплого металла, заставив вскрикнуть от неожиданности. Мужчина столкнул револьвер на пол и приподнял ее колено.
— Бедная девочка… — прошептал он с ласковой насмешкой и прижался к колену губами.
Хотя они оба были теперь совершенно обнажены, хотя их самые интимные места соприкасались, Натали не испытывала и крупицы стыда. Наоборот, лелея внезапно обретенную свободу, она трогала, ласкала, узнавала незнакомое мужское тело и ощущала ответные, столь же смелые прикосновения. Она не сознавала, что улыбается в темноте. Они сидели лицом друг к другу — Натали обнимала мужчину ногами. Скользя ладонями по гладкой коже спины, она наткнулась на три параллельных борозды. Наткнулась и проследила кончиками пальцев, не чувствуя отвращения, только сострадание. Тройной шрам портил безупречную линию его спины.
