быстро портиться, повсюду вонь, мухи, бесконечный дождь. Девятнадцать из двадцати матросов моего судна умерли от дизентерии или холеры или какой-то другой чертовой болезни, названия которой я, право, не знаю. И каждый раз в час отлива на отмелях показывались разлагающиеся трупы, выброшенные за борт в течение тех страшных месяцев. Никакого наземного транспорта, только вонючая река, по которой доставляли почту. И вдруг в этом аду мне вручают письмо; его привез приличного вида малый, прибывший на яхте и пригласивший меня к себе на борт отобедать. Нам подали пирог с олениной, жареного фазана, лимонный пудинг и свежие рогалики. Ты знаешь, что такое свежие рогалики, какой у них восхитительный вкус? Они мягкие. Мягкие! Я чуть не расплакался. А затем парень передал мне письмо от отца и все объяснил, представив документы, и я…
В комнате воцарилась тишина. Шеридан слышал только свое дыхание и стук бешено колотящегося сердца. Он злился на самого себя за проявленную им тогда слабость, в результате которой лишился всех с трудом скопленных сбережений и накликал на свою голову неисчислимые беды.
— Ты, наверное, уже догадалась, чем закончилась вся эта история? — Шеридан отошел от подоконника. — Проект лопнул, парламент отклонил его, не дав разрешения и не выделив субсидий. Думаю, что причиной тому были опасения, что шум локомотива потревожит послеобеденный сон двух леди — старых дев, — проживающих вблизи железнодорожного полотна. Но самое страшное для меня открылось тогда, когда выяснилось, что в подписанных документах имеется статья, в соответствии с которой я должен взять на себя — то есть записать себе в счет долга — доли тех вкладчиков, которые пожелают продать свои паи. А теперь слушай! Мой дражайший отец решил сыграть со мной шутку и продал за бесценок ростовщику в Сен-Мари-Аксе мой вексель, и теперь этот малый преследует меня, требуя отдать причитающиеся ему четыреста тысяч фунтов. Джулия ахнула.
— Четыреста тысяч?! — воскликнула она ошеломленно. Шеридан улыбнулся:
— Согласись, что это действительно очень смешная история. Но не обращай на меня внимания, Джулия, у тебя есть наследство, и я не собираюсь причинять тебе беспокойство. Ростовщик пока стесняется нажать как следует на такого героя, каким являюсь я, но, думаю, будет лучше, если я побыстрее смоюсь отсюда. — Шеридан встряхнул свой сюртук и надел его. — Я немедленно отправлюсь в Индию, украду там себе деревянную плошку и усядусь на углу какой-нибудь улицы вместе с другими нищими, придав лицу соответствующее выражение.
Джулия все так же неподвижно стояла, задумчиво глядя на Шеридана. Ее застывшая фигура казалась изваянной из белого и черного мрамора. Шеридан начал терять терпение и собирался уже послать ее ко всем чертям, когда она внезапно вышла из оцепенения и, нахмурившись, резко спросила:
— Это правда?
— Неужели ты думаешь, что мне все это приснилось? — воскликнул он. — Если бы! Я приехал сюда не для того, чтобы оплакивать старого ублюдка, протянувшего наконец ноги. Я знал, что он не оставит мне ни гроша, если будет составлять завещание, поэтому надеялся, что он умер без него. Похоже, мне не повезло.
Шеридан криво усмехнулся.
— Да, — промолвила Джулия, — тебе не повезло.
— Ну ладно, — сказал Шеридан, завершая разговор. — Спасибо, что пришла, проявила ко мне сочувствие. Или, может быть, ты явилась, чтобы попросить меня убраться отсюда? Наверное, этот дом тоже принадлежит тебе? Хотя предупреждаю тебя, что это чертовски холодный мавзолей, наполненный зловещими фокусами. — Шеридан обвел взглядом комнату. — К тому же очень мрачный и безобразный.
Джулия глубоко вздохнула.
— Мне понятна твоя горечь, иного я и не ожидала. И все же я надеялась, что мы лучше поладим друг с другом.
— Ты очень добра. Но зачем нам вообще ладить друг с другом? Для этого нет никаких оснований. Я, конечно, люблю баб с опытом и изюминкой, но и только. Никаких условий и обязательств, никаких сделок, упаси меня Бог! Я сейчас же начну собирать свои…
— Шеридан, — перебила она его. — Подожди минуту и выслушай меня. Твой отец все же оставил тебе свое состояние.
Шеридан застыл на месте. Сначала его охватило изумление. Оправившись немного, он вдруг заметил, что стоит посреди комнаты и смотрит на Джулию, разинув рот. Шеридан закрыл его, и тут же все его существо пронзила неистовая радость. Он почувствовал огромное облегчение, тысячи мыслей роились у него в голове. В его воображении вставали картины одна заманчивее другой. Какие перспективы открывались перед ним, какая чудесная жизнь — жизнь, полная уюта и долгожданного покоя, ожидала теперь его! Он мог отправиться в путешествие первым классом по Европе, посетить знаменитые центры мировой культуры, услышать чудесную музыку… о Боже, музыку! Он сможет поехать в Вену и насладиться там божественными звуками Бетховена, Шуберта, Мендельсона… Господи, да он сможет купить себе свой оркестр, заказать любому композитору симфонию или оперу. И еще он обязательно заведет себе повара-француза, который будет каждое утро печь ему мягкие рогалики — столько, сколько он, его хозяин, сможет съесть! Он будет соблазнять женщин, лежа на мягких белых рогаликах. Шеридан взглянул на высокую грудь Джулии, все еще думая об аромате сладких, теплых, только что испеченных булочек, и вдруг поймал себя на том, что глупо смеется. Он тут же прекратил идиотское хихиканье и взял себя в руки.
— Джулия, — произнес Шеридан, — Джулия, ты не обманываешь меня, моя любовь? Не делай этого. Это слишком жестоко.
Джулия покачала головой. Ее губы были плотно сжаты в одну напряженную линию, но Шеридан решил, что ее лицо исказило чувство зависти. Зачем ей было лгать? Голова у Шеридана кружилась, и в порыве великодушия он вдруг выпалил:
— Ты можешь остаться жить здесь. Нет, не именно здесь, конечно, потому что я намерен снести до основания это каменное чудище. Я построю тебе дом — там, где ты захочешь, и ты сможешь спокойно доживать в нем свой век. Обещаю тебе сделать это!
Посреди этой тирады он вдруг осознал, что говорит. Ему вовсе не хотелось вешать себе на шею заботы о стареющей шлюхе, особенно такой, которая не задумываясь всадит нож ему под ребра, если это хоть немного позабавит ее или принесет выгоду. Шеридан прекрасно знал, что прячется под этой маской материнского сострадания.
Хотя, конечно, обещания — это всего лишь слова, звук пустой. А в Джулии, как он видел теперь, все же сохранились еще добрые чувства. Шеридан широко улыбнулся и протянул ей руку:
— Мы, я и мой старик, очень многим обязаны тебе.
Его рука повисла в воздухе. Джулия стояла не шевелясь, молча наблюдая за ним. Шеридан похолодел, его охватили дурные предчувствия.
— Ты сказала — нам лучше поладить друг с другом? — вдруг вспомнил он, все еще протягивая ей руку.
Джулия сухо улыбнулась одними губами. Шеридану стало не по себе. Он опустил руку, заподозрив неладное. Все это дело дурно пахло, от него несло такой вонью, как от всех шуточек его отца.
— В чем дело? — спросил Шеридан, зло прищурившись.
Джулия провела кончиком языка по губам так, как облизывается довольная кошка, наевшаяся сметаны. В глазах у Шеридана потемнело, он потерял самообладание, охваченный жгучей ненавистью. Волк вновь проснулся в нем, требуя крови.
— Черт бы тебя побрал, говори, где тут ловушка?!
Джулия отступила на шаг, ее зрачки расширились от страха, и, взглянув на сжатые кулаки Шеридана, она еще дальше отпрянула от него, невольно вздрогнув.
Подобным образом вели себя шлюхи в публичных домах, бродяги на задворках и нищие во всех портах мира, а их Шеридан достаточно повидал на своем веку. Джулия решила, что сейчас он ее ударит. И поняв это, Шеридан сразу же пришел в себя. Волны бешенства, нахлынувшие на него, улеглись, он опомнился и, тяжело дыша, взглянул на стоявшую перед ним женщину, чувствуя легкое головокружение.
Внезапно ему показалось, что он сейчас разрыдается, как ребенок. Тогда Шеридан схватил бутылку и тщательно прицелился Джулии в голову, давая ей время увернуться. Бутылка пролетела выше ее головы и вдребезги разбилась о стену, оклеенную яркими обоями. От грохота и звона стекла у Шеридана полегчало на душе. Джулия стояла все так же прямо, чуть заметно дрожа.
— Ты закончил? — спросила она, видя, что он остыл.
Шеридан обошел вокруг нее с непроницаемым выражением лица, за которым скрывалась душевная смута. Сделав круг и убедившись в том, что к нему вернулось самообладание, Шеридан остановился за спиной Джулии. Он ждал, наблюдая, как деревенеют ее шея и затылок. Затем он взял чернильницу и швырнул ее на пол. Джулия подпрыгнула от испуга.
— Возможно, я закончил, — сказал он кротко, — а возможно, и нет.
Она глубоко вздохнула, а затем резко повернулась к нему лицом.
— Забавляйся, герой! — прошипела она. — Избей меня, если хочешь. Искалечь, убей! А потом посмотришь, что с тобой произойдет.
Идиотское положение. Похоже, Джулия готова ко всему, у нее, по-видимому, есть какое-то неоспоримое преимущество перед ним. Шеридан зло прищурился, чуя ловушку.
— Ну так в чем же все-таки дело? Какое-то условие в завещании отца? — спросил он. — Неужели я должен жениться на тебе?
Джулия расхохоталась.
— А ты бы женился?
Шеридан взглянул на нее. Несмотря на всю ее настороженность, он прекрасно видел по ее самоуверенному поведению, что у Джулии на руках все козыри.
— Это еще не худший вариант, — сказал он, пожимая плечами, а затем погладил ее по щеке и добавил: — Далеко не худший.
Она опустила ресницы и замерла на секунду. Шеридан
