Эльвина действительно не понимала, что значили его слова.
— Я слушаю, милорд, — отозвалась она.
— Я был на пути в Лондон, когда Джеффри встретил меня.
— Так, значит, ты взял замок? А потом, наверное, отправился в Данстон? Ребенок здоров?
— Замок взят, барон в плену у людей короля. Я должен был отправиться в Лондон, не заезжая в Данстон. Тильда и Шовен остались с ребенком. С ними ему будет безопаснее, чем со мной в данный момент. Они прислали мне письмо, в котором сообщают, что мой наследник ползает весьма проворно. Может, тебе это приятно будет узнать.
Эльвина просияла. Она почувствовала, как напряглись руки Филиппа, когда чмокнула его в щеку. Он сохранит в памяти этот миг. Он будет вспоминать его, пока им придется жить в разлуке.
— А теперь, если ты готова помолчать немного, скажу, что должен немедленно отправиться в Лондон — до того, как моя жена узнает о моих намерениях и примет меры. Я потребую, чтобы брак был аннулирован, но лишь при условии, что мой сын останется наследником Сент-Обена. — Эльвина повела плечами, пытаясь высвободиться, но Филипп, словно не замечая ее беспокойства, продолжал: — Мне наплевать на Данстон, хотя кольцо, что ты носишь на груди, говорит о том, что впоследствии я могу пересмотреть свое отношение к этому месту. Я намерен привезти моего сына в Сент-Обен как наследника, а не как бастарда. Ты меня понимаешь?
Эльвина вглядывалась в изумрудные глаза Филиппа, но так и не поняла, что он хочет ей сказать. Может быть, он любит своего сына настолько сильно, что желает обеспечить ему будущее? Но в это трудно поверить, поскольку Филипп ни разу не пожелал взглянуть на собственного ребенка.
— Так ты привезешь мальчика сюда? — осторожно спросила Эльвина, боясь поверить своему счастью.
— Да, чтобы он жил с тобой и этим, другим, которого ты родишь мне. И никаких больше разговоров о хижинах. Ты останешься здесь и будешь растить моих сыновей под моим покровительством и защитой.
— А если брак не аннулируют? Что, мне боль, где никогда так и не увидеть моего первенца?
— Я привезу его сюда, что бы ни случилось. Это его земли, и мне пора о них позаботиться.
— А я? Едва ли леди Равенне понравится, что известная шлюха растит наследника ее земель, даже если эта шлюха — мать ребенка.
— Леди Равенне незачем беспокоиться о том, что ей не принадлежит. Меня она не может заставить поступать по ее желанию. А тебе лучше не злить меня, употребляя вульгарные слова в свой адрес. Если только ты не скрываешь чего-то от меня, то ты — моя женщина, мать моих детей, и к тебе будут относиться с почтением, достойным твоего положения. Ты остаешься здесь как хозяйка, и на этом поставим точку. А теперь расскажи мне о кольце, которое ты носишь. Может, у меня появятся лишние аргументы, когда я буду излагать королю свое дело.
Внезапное изменение темы привело Эльвину в замешательство.
— Что вам рассказать, милорд?
Она взяла кольцо из его рук и стала разглядывать, словно видела впервые. Но нет, ничего особенного Эльвина не заметила — кольцо как кольцо.
— Украшение на кольце полностью повторяет герб, висящий над воротами Данстонского замка. Я хотел бы знать, как это произошло. Кем был твой отец? Как его звали?
— Звали его Ричард Светловолосый. Другого имени я не знаю. Он лишился земель еще до моего рождения и никогда не говорил о них. Эта тема считалась запретной.
— Так, значит, он был рыцарем? Человеком с родословной?
Названное Эльвиной имя вызвало какие-то почти забытые воспоминания, и Филипп, пытаясь нащупать нить, продолжал задавать вопросы.
Эльвина раздраженно смотрела на него.
— Какая сейчас разница? Он мертв, и приданого у меня нет. Я ничуть не лучше рабов на твоих полях, каково бы ни было мое имя.
— Отвечай! — взревел Филипп, теряя терпение. Что за птицу пригрел он под своим крылом?
— Да, милорд! — воскликнула Эльвина. — Мой отец был рыцарь знатного рода! К тому же отличный воин, но только куда добрее вас!
— А твоя мать — танцовщицей в гареме!
— Дочерью анжуйского аристократа, милорд! Все ее родственники были убиты на Святой земле, где мой отец нашел ее. Святая земля! — презрительно поморщившись, повторила Эльвина. — Мне и моим близким паломничество принесло только горе. Отец и земли свои потерял, когда был там со своим войском. Стефан со своими баронами прибрал все к рукам, хотя и было обещано, что земли крестоносцев будут под его протекцией.
И вдруг Филипп вспомнил. Он с силой сжал плечи Эльвины и посмотрел на нее так, словно хотел заглянуть ей в душу.
— Опиши мне твоего отца. Ты помнишь клич, с которым он шел в битву?
— Он был среднего роста, но гораздо выше матери. Я унаследовала сложение матери, но волосы отца. И глаза у меня его — такие же голубые. Насчет боевого клича ничего не могу сказать. Я могу повторить его, но понятия не имею, что он означает. Он произносился на языке более древнем, чем кельтский.
— Он означает: «Победи врага, и обеспечишь себе завтрашний день». Я как-то спросил его об этом. — Филипп произнес эту фразу каким-то отсутствующим тоном. Не успела Эльвина выразить удивление, он спросил: — Ты помнишь зал, залитый солнцем, светившим в узкие, с цветными стеклами, окна? На тебе было голубое платье с серебристой отделкой у ворота и рукавов, и волосы твои свободно падали на спину. Ты то и дело убирала их от лица, они мешали тебе, потому что ты катала по полу деревянный мяч, увлеченно играя сама с собой, пока один грубый молодой человек не поймал его и не спрятал у себя за спиной.
Эльвина во все глаза смотрела на Филиппа, заново открывая для себя знакомые черты. Его орлиный нос, задорные зеленые глаза. Она вспоминала Филиппа без морщинок у глаз, без шрама, уродующего щеку. Глаза его остались такими же ясными и яркими.
— Вы довольно больно шлепнули меня, милорд! После этого случая отец дал мне кинжал. Я поклялась, что ни один мужчина больше никогда не дотронется до меня!
— Значит, мне повезло, что я вскоре после этого случая уехал из страны, иначе ты продырявила бы мне спину куда раньше. Надеюсь, ваша жажда мести улеглась, миледи?
Филипп засмеялся, и лицо его вновь стало почти красивым. Эльвина дотронулась до его щеки, радуясь, что этот могучий воин сохранил в себе нежность и удержал в памяти подобное воспоминание.
— Возможно, но обещать ничего не могу. Почему ты спрашиваешь меня об этом? Все это было так давно. Разве теперь все это имеет значение?
— Ты даже не знаешь, где ты была в тот день, верно? Ты была во дворце у Мод, графини Анжуйской, матери короля Генриха. Генрих тогда был немногим старше тебя, но я был на службе у графа, а отец твой — наемным рыцарем. Он сказал мне, что согласился служить ему только ради Мод. Он хотел бы быть в ее войсках, когда они освобождали Англию от Стефана.
— Верно. Но ты видишь, к чему привела его храбрость и отвага: мы вернулись в Англию нищими, и нам пришлось бродить от одного замка к другому, прося подаяния. Те из его воинов, кто выжил на Святой земле, погибли в войне между Стефаном и Мод, так что некому было сражаться с вором, присвоившим себе законную собственность отца. А нанять войско ему тоже было не на что.
— А что за земли отняли у твоего отца? Ты знаешь?
— Нет. Я не прислушивалась к разговорам родителей. Я была счастлива и не понимала, насколько мы бедны, до тех пор пока мои родители не умерли. Тогда я осознала, что все, что у меня было, они отрывали от себя и отдавали мне. Плохо, когда понимаешь, что ты потерял, только когда былого уже не вернуть.
Филипп обнял Эльвину покрепче и положил светлую головку себе на грудь. Ресницы ее увлажнились слезами.
— Твой отец служил у Генриха. Теперь я в этом уверен так же, как и в том, что он потерял земли Данстона. Тильда должна была бы признать свой родной дом, не так ли?
Но Эльвина почти не слушала Филиппа. С нее было довольно его крепких и нежных объятий. Стоит лишь немного напрячь воображение, и тогда покажется, что ему нужна она, а не ее земли или имя.
