Гордон подцепил мыском ботинка пучок соломы, устилавшей пол. Возле кухни суетились рабы, наполняя тележки едой, чтобы отвезти ее тем, кто трудился в поле. Няня-негритянка вела чернокожих ребятишек к яслям, их пронзительные крики смешивались с голосами негров, работающих в конюшне, и мычанием скота.
Ройс, казалось, ничего не замечал вокруг, воображение рисовало ему совсем другую картину.
Мягкий свет китайских фонариков, развешанных на лужайке перед домом, отражается в блестящих листьях ветвистых магнолий. Их белые цветы наполняют летнюю ночь сладким ароматом. Нарядно одетые дамы, сопровождаемые мужчинами в рубашках, украшенных оборками, и шелковых галстуках, выходят из экипажей или ландо, запряженных несколькими лошадьми, на козлах – чернокожие слуги, одетые в униформу. На лужайке стоит девушка, одетая для своего первого выхода в этот полный блеска мир, – мир, который уже стал достоянием истории.
Сердце Ройса болезненно сжалось при мысли о грядущей кровопролитной войне. Гордон между тем продолжал:
– На ней было платье с открытыми плечами. Такого же цвета, как сирень в ее волосах. Я пригласил ее станцевать рил. Она улыбнулась в ответ, и я понял, что влюбился.
Ройс заставил себя вернуться к реальности из темной пучины размышлений и сосредоточился на рассказе Гордона. Он хорошо понимал Гордона. Улыбка Аннабель, ее губы завораживали.
Ройс бесцельно двинулся вперед, не представляя, куда направляется. Гордон последовал за ним. Они остановились у ограды, облокотившись на нее. Вдалеке показалась маленькая «не совсем леди», возвращающаяся домой, Прошли к конюшням Кларенс и Бо.
– Итак, ты станцевал рил и поцеловал леди. Это был ее первый поцелуй под ветвями магнолии, – произнес Ройс.
Он целовал множество женщин под раскидистой магнолией, и не только целовал. Но не мог вспомнить своего первого поцелуя. Возможно, потому, что потерял невинность задолго до того, как это случилось.
Гордон тихо засмеялся.
– Как любит говорить Бо, мне повезло. – Он покачал головой, повернулся и прислонился спиной к ограде. – Карлайл, мерзавец, подошел и, хохоча, как идиот, – впрочем, он и есть идиот, – сказал мне, что Аннабель напихала ваты в корсет. С того момента я только и думал о том, чтобы прижать ее к стволу дуба и посмотреть, правда ли то, что он сказал. Я был так раздражен, что мне пришлось выпить пару бокалов пунша, прежде чем я снова смог пригласить ее на танец. Но Аннабель вдруг исчезла.
Ройс с улыбкой посмотрел на брата:
– Так и не узнал правды, а?
– Это не важно. Ты не поверишь, но я на протяжении нескольких месяцев мечтал о ее груди. Очень мучительные мечты, должен признаться. Но, как я уже тебе говорил, она не отвечала мне взаимностью, и я смирился.
Гордон считал своего старшего брата сильным. Что бы он подумал, если бы Ройс рассказал ему правду? Рассказал бы ему, как молодой Ройс Кинкейд ходил по улицам Фредериксберга и заглядывал в окна, мечтая жить в одном из этих домов, не таких роскошных, как его собственный.
В одном из домов, в которых жили настоящие семьи, состоящие из отца, матери и любимых сыновей.
Все его мечты давно канули в прошлое, но острое желание никогда не покидало его. Желание иметь дом. Не важно, роскошный особняк или лачугу из дерна, главное, чтобы жилище было согрето теплом настоящей семьи.
– Но я все еще люблю ее, – признался Гордон. Ройс внимательно посмотрел на брата, стараясь понять, что кроется за его словами, но Гордон широко по-мальчишески улыбнулся. – Она для меня как сестра, и так будет всегда. Ей понадобились деньги, но она не стала просить их у своего дяди Ричарда и ни за что не попросила бы у Пейтона. Я одолжил ей денег и не хотел брать обратно, но она настояла.
К ним направлялись Бо и Кларенс.
– А где она взяла деньги, чтобы отдать долг? – спросил Ройс.
– Продала серебряный кофейник матери.
Ройс вспомнил маленький дом в Лексингтоне с натертыми до блеска полами и полированной мебелью. Он представил поднос с фамильным кофейным сервизом в руках Аннабель и понял, как тяжело ей было расстаться с частичкой прошлого. Ройс почти не слышат голосов Бо и Кларенса, споривших о состоянии копыт Астер. Тут во дворе появилась Аннабель, и внимание Ройса сосредоточилось на ней.
Сопровождавший ее пес мгновенно погнался за отставшим от курицы цыпленком. Конюх увернулся от собаки, потом от цыпленка, потом снова от собаки и наконец подошел к Аннабель. Она передала ему свою лошадь и сказала что-то – тот рассмеялся. Невысокий чернокожий конюх повел лошадь прочь, а девушка подошла к колодцу, сбросила в него ведро и потянулась к рукоятке.
Ройс сомневался, что девушке удастся вытащить полное ведро воды, и уже приготовился помочь, как вдруг заметил, что Джулз, личный слуга Пейтона, пересек лужайку с присущим ему величественным выражением лица. Он был одет в черный сюртук и накрахмаленную рубашку, такую же белоснежную, как его волосы. Через его руку было перекинуто полотенце, которое развевалось на ветру, словно флаг.
Слуга направлялся к Аннабель, полностью игнорируя взбудораженного пса, который носился вокруг него. Девушка выпрямилась, отбросила с лица спутанные волосы и одарила Джулза одной из своих ослепительных улыбок.
– А, черт! – выругался Бо, увидев, в каком состоянии находится платье его сестры.
– Гомер? – поинтересовался Ройс.
– Платон, – с отвращением ответил Бо.
Тем временем Джулз бросил полотенце на край выложенного камнем колодца и стал вытаскивать ведро. Девушка сделала шаг назад, когда ведро показалось на поверхности. Джулз вылил полное ведро
