Вулфгара, но вдруг из мрака раздался его насмешливый голос:
— Рагнор, гнусный вор и грабитель! Выходи, испробуй остроту моего меча! Только такой трус с черным сердцем может вечно воевать с детьми и женщинами! Выходи и сразись с мужчиной!
Сердце Эйслинн тревожно заколотилось.
— Вулфгар! Покажись, бастард, и я сделаю то же самое! — отозвался Рагнор. — Хочу увидеть тебя лицом к лицу!
И тут Рагнор удивленно охнул при виде Вулфгара, поднявшегося посреди двора, словно из-под земли. Сейчас в неясном свете костра он напоминал зловещий черный призрак, явившийся, чтобы вершить праведную месть. Вулфгар выхватил длинный меч из ножен и потряс им над головой:
— Выходи, вор! Выходи, и скрестим мечи! Или я должен обыскивать развалины в поисках тебя?
Из темноты вылетел боевой конь Рагнора, Эйслинн в ужасе вскрикнула, вообразив, что сейчас он раздавит ее, и тщетно попыталась вырваться. Но ремешки оказались чересчур крепкими, и она лишь растерла до крови руки, однако не закричала, боясь отвлечь Вулфгара.
Рагнор взмахнул булавой с длинными, острыми шипами. Нужно убить врага, прежде чем он опомнится. Вулфгар выждал, пока оружие взовьется в воздух, но тут же нырнул вправо, перед самой мордой коня. Усеянный шипами шар просвистел над его головой. Вулфгар быстро перекатился по земле и, когда конь промчался мимо, рубанул мечом по его задним ногам, подрезав сухожилия. Животное громко вскрикнуло от боли и рухнуло на холодные камни.
Рагнор успел спрыгнуть с седла и повернулся, по-прежнему держа в руках булаву. Однако он понимал, что ему не устоять против опытного воина, и поэтому с силой швырнул оружие в Вулфгара. Тот легко увернулся, но мгновенная передышка дала Рагнору возможность вынуть свой меч и приготовиться. Темные глаза сверкали ненавистью, и Рагнор явно приободрился, узрев, что на Вулфгаре нет доспехов, а в руках — всего лишь двуручный меч. Любой меткий удар может навсегда искалечить и даже прикончить бастарда. Безногий воин ни на что не пригоден, и перед мысленным взором Рагнора промелькнуло чудесное видение — великий Вулфгар, просящий милостыню на улицах.
Рассмеявшись, Рагнор заслонился щитом и бросился в бой, но Вулфгар быстро отступил, оставив широкую зазубрину на краю щита норманна.
Теперь Рагнор был вынужден отбиваться от мощных ударов, предназначенных, однако, скорее утомить, чем нанести смертельную рану. Наконец вес стальных доспехов и щита стал сказываться, и Рагнор все больше уставал. Происходящее очень напоминало недавний турнир — Вулфгар ни разу не открылся. Тоскливая сосущая тяжесть в желудке подсказала Рагнору, что бой идет не на жизнь, а на смерть. Он отбивался уже куда медленнее, ощущая, как струйки пота ползут по телу. Вулфгар взял меч в обе руки. Схватка разгоралась, но меч Вулфгара неизменно скользил по стали и ни разу не задел соперника.
Впрочем, Рагнор видел, что и Вулфгару нелегко. На нем не было доспехов, и приходилось парировать каждый удар и стараться ранить врага. Вулфгар отступил, прежде чем Рагнор успел вонзить меч в его ничем не защищенную ногу. Но лезвие скользнуло по обмоткам и пропороло сапог. Через разрез просочились капли крови. Рагнор торжествующе заревел и высоко поднял меч, видя, что Вулфгар упал на колено. Эйслинн в ужасе съежилась, но Вулфгар понял намерение Рагнора и, не поднимаясь, развернул свой меч плоской стороной. Таким образом он не только отразил удар, но и выбил оружие из рук Рагнора. При этом его собственный клинок прорезал тунику и безрукавку. Из раненого плеча хлынула кровь, но Вулфгар, не обращая внимания на боль, нанес ответный удар и отсек руку Рагнора. Тот отшатнулся, завопил и, зажав обрубок, перескочил через костер. При виде медленно приближающегося Вулфгара, замахнувшегося мечом, норманн смертельно побледнел и помчался к дверному проему полуразрушенной стены, но на мгновение остановился. Из горла у него вырвался клокочущий звук. Рагнор схватился за косяк, чтобы не упасть. Эйслинн вопросительно взглянула на мужа, готового прикончить врага. Тот быстро подошел к ней и перерезал ремни на ее руках, стараясь, однако, не спускать взгляда с соперника.
Рагнор прислонился к стене и медленно повернулся к ним лицом. Рот удивленно приоткрылся, глаза были устремлены куда-то вниз. И тут они с ужасом увидели, что из груди у него торчит усыпанная драгоценными камнями рукоятка кинжала Эйслинн. Тонкое лезвие легко проникло между звеньями кольчуги, и как только Рагнор попытался вытащить его здоровой рукой, из раны забил маленький красный фонтанчик.
— Эта сука прикончила меня, — в ужасе пробормотал он. Его колени подкосились; он упал на землю лицом вверх и остался недвижим. Послышался шорох, и из темноты, спотыкаясь, выступила Гвинет. На виске у нее расплылся уродливый синяк, особенно заметный на бледном осунувшемся лице. Она долго смотрела на Рагнора, а когда повернулась к Эйслинн и Вулфгару, они не узнали былой Гвинет в этой зловещей маске. Тонкая струйка крови бежала у нее из уха и еще одна — из носа. Глаза ничего не выражали, но всем своим видом несчастная, казалось, молила о прощении.
— Он говорил, что любит меня, и взял все, что я могла дать, а потом отшвырнул, как грязную…
Гвинет всхлипнула и шагнула к ним, но споткнулась и упала на землю, рыдая и извиваясь в мучительных судорогах. Эйслинн подлетела к золовке и положила голову со спутанными светлыми волосами себе на колени.
— О Эйслинн, какой я была дурой, — прошептала Гвинет. — Не слушала никого, кроме собственного тщеславия. Прости меня, я слишком долго издевалась над тобой в надежде занять почетное место в доме брата. Но оно никогда не принадлежало мне. А какова участь бастарда?
Вулфгар встал в ногах у сестры, и та, подняв глаза, слабо улыбнулась.
— Я не могла вынести мысли, что придется жить у тебя из милости и сносить издевки окружающих, хотя ты сумел внушить им уважение к бастарду.
Она кашлянула, и в уголках губ запузырилась красная слюна.
— Наша мать стремилась причинить боль своему мужу и не побоялась оболгать невинного. — Гвинет опустила веки и тяжело вздохнула. — На смертном одре она умоляла меня признаться тебе во всем и рассказать о причиненной несправедливости, но я не смогла. Струсила. Но теперь наконец ты все узнаешь. Ты не бастард, Вулфгар, а истинный сын Болсгара. Да, это я и мой погибший брат должны были жить с клеймом незаконнорожденных. Мы были зачаты ее любовником, пока Болсгар храбро сражался за короля. Прости меня, Вулфгар. — Она снова кашлянула. — О Боже, отпусти мои грехи. Прошу…
Гвинет глубоко вздохнула, вытянулась и застыла. Вулфгар встал на колени и молча смотрел, как Эйслинн вытирает кровь и грязь с безмятежного лица сестры. Наконец он хрипло пробормотал:
— Надеюсь, она обрела покой. Пусть знает, что я простил ее. Главное бремя греха лежит на матери, из подлой мести принесшей нам столько страданий.
— Я прощу ее, только если мы исправим еще одно ужасное деяние! Гвинет отдала нашего сына, какой- то нищенке, просившей милостыню в заброшенной деревеньке.
Вулфгар поднялся с искаженным от гнева лицом и, подойдя к двум оставшимся лошадям, схватил с земли седло, но неожиданно замер при воспоминании о хищных чайках, прилетающих с рассветом. Нельзя допустить, чтобы выбеленные обглоданные кости его сестры валялись на песке!
Бросив седло на землю, он повернулся к Эйслинн.
— Еще одна ночь ничего не значит.
Он расстелил шкуры подальше от трупов, привлек жену к себе и хорошенько укрыл плащом от пронзительного ветра, завывающего в руинах. Эйслинн положила голову ему на плечо, наслаждаясь ощущением безопасности в объятиях мужа. Оба так измучились, что мгновенно заснули.
Первые лучи солнца, пронизавшие небо на востоке, застали их уже на ногах, и, пока Эйслинн готовила еду, Вулфгар вырыл в песке две неглубокие могилы. Он похоронил Рагнора вместе с его щитом, мечом и седлом и вложил в руки Гвинет маленький кинжал острием вниз, так что рукоятка образовала крест. Пришлось потрудиться, чтобы закрыть могилы каменными плитами, дабы уберечь тела от волчьих зубов. Напоследок Вулфгар хотел произнести над могилами подобающие слова, но не смог их найти, и поэтому отвернулся и направился седлать коней. Они наскоро поели и отправились в путь.
Оба нещадно подгоняли коней, пока не достигли разрушенной деревеньки. Обыскав все, они нашли убогую хижину. Но угли в очаге остыли, а солома из тюфяка валялась на полу. Старуха, по всей видимости, покинула жилище, не оставив следов. Они объехали все окрестные деревни, расспрашивая о нищенке, но никто не встречал ее на дороге.
Второй день клонился к вечеру, и сумерки все сгущались. Они сделали круг и вновь возвратились туда,
