ней. Эйслинн закрыла глаза, но Вулфгар прижал ее плечи к постели и вытянул ее руки вдоль туловища. Между их телами совсем не осталось просвета. Эйслинн начала извиваться, но соблазнительные движения только обостряли желание Вулфгара. Его губы скользнули ниже, к ее грудям, и сомкнулись на набухшем соске, пока девушка не почувствовала, что вся горит, словно обожженная раскаленным клеймом. Странное тепло растеклось по ее телу, и сердце забилось сильнее. Он снова припал к ее губам, и девушка, сама не зная почему, обвила его шею, отдаваясь всепоглощающей страсти. Голова закружилась, истома почти сразу сменилась резкой разрывающей тело болью. Эйслинн вскрикнула и вновь принялась бешено сопротивляться, но Вулфгар уже ничего не сознавал. Его губы проложили огненную дорожку на ее шее, а когда Эйслинн вцепилась ему в плечи, он попросту схватил ее руки и поднял над головой.
Но вот он, содрогаясь, излился в нее и устало обмяк, а Эйслинн мучительно всхлипывала, когда Вулфгар наконец откатился от нее. Девушка забилась в угол кровати и накрылась шкурами с головой. Задыхаясь от ярости, она обрушила на голову насильника поток проклятий. Но Вулфгар только весело ухмыльнулся:
— Я не предполагал, что найду в своей постели такую резвую лошадку!
Приглушенные гневные вопли были ему ответом. Вулфгар снова рассмеялся, проводя пальцем по глубоким кровавым бороздам на груди.
— Всего четыре кусочка плоти за ночь с колдуньей! Ха! Стоило пострадать из-за этого, и я с радостью снова заплачу такую же цену!
— Ты гнусный червяк! — задохнулась Эйслинн. — Попытайся еще раз, и я твоим же мечом распорю тебе брюхо!
Вулфгар запрокинул рыжеватую голову и громко расхохотался. Глаза Эйслинн сузились; девушка кипела от злости. Но Вулфгар забрался под шкуры, поближе к ней, и улыбнулся:
— Может, тебя немного утешит, что кровать куда мягче каменного пола.
Он хмыкнул и, отвернувшись от нее, тут же захрапел. Эйслинн долго лежала без сна, прислушиваясь к его тяжелому дыханию, мучаясь от стыда и унижения.
Уже брошена? Да, он пообещал сразу же оставить ее, но как быть ей? Забыть человека, мысли о котором даже сейчас неотступно терзают ее мозг? Нет, она готова ненавидеть его, презирать, но никогда не сумеет выбросить его из головы. Он у нее в сердце и в душе, и она не успокоится, пока думы о ней не будут преследовать его и днем, и ночью. И Эйслинн все равно, кем для этого нужно стать, — ведьмой или ангелом. Разве она не дочь гордого Эрланда?
После этих размышлений девушка заснула спокойно и безмятежно, как ребенок, и проснулась посреди ночи, когда почувствовала, что Вулфгар крепко прижался к ней и нежно гладит ее грудь. Притворяясь спящей, она покорилась его настойчивой ласке, но каждое прикосновение его пальцев обжигало. Волны наслаждения прокатывались по телу. Он коснулся губами ее затылка, и она ощутила его горячее дыхание. Эйслинн затрепетала и закрыла глаза, потрясенная невыразимым экстазом. Теперь он коснулся ее живота, и Эйслинн, охнув, попыталась перевернуться, но придавленные тяжестью Вулфгара волосы не давали пошевелиться. Девушка приподнялась на локте и взглянула на него. Глаза норманна сверкнули в пламени очага.
— Я лежу между тобой и мечом, милая. И тебе придется одолеть меня, чтобы добраться до оружия.
Он взял ее за руки, привлек к себе и опьянил поцелуями. Ее губы дрогнули под его губами, и Эйслинн попыталась отвернуться, но он лег на нее, вжимая в подушки.
Эйслинн медленно открыла глаза навстречу лучам осеннего солнца, пробравшимся сквозь щели в ставнях и протянувшимся по каменному полу. Крошечные пылинки весело плясали вместе с солнечными зайчиками. Девушка лениво вспомнила, как в детстве пыталась их поймать, а ее родители, лежа в постели, весело смеялись.
Неожиданно она встрепенулась, воскресив в памяти, что произошло вчера и кто теперь делит с ней родительское ложе. Лежавший рядом Вулфгар казался крепко спящим. Эйслинн осторожно села и попыталась соскользнуть с кровати, но его рука запуталась в ее кудрявых прядях. Прикусив губу, девушка осторожно освободила медные локоны. Сердце ее подпрыгнуло, когда он повернулся на бок, но Эйслинн тут же с облегчением вздохнула, поняв, что он так и не проснулся.
Она не могла отвести от него взгляд. Во сне он казался совсем юным, и эта мальчишеская улыбка обезоружила ее. Боже, неужели мать без малейших угрызений совести пренебрегла таким прекрасным сыном! У этой женщины просто нет сердца!
Эйслинн натянуто улыбнулась. Как храбро она когда-то решила натравить этого норманна на Рагнора! Но вместо этого сама очутилась в ловушке и не знает, кого предала — свой народ или этого человека. Вулфгар играет в такие игры куда лучше, чем она. Разве не он использовал Эйслинн, чтобы возбудить гнев Керуика, бесстыдно лаская ее в присутствии сакса?
Неужели Господу угодно, чтобы она стала жертвой человека, способного так легко перехитрить ее? Ее, Эйслинн, которая скачет на лошади как ветер и смекалистее любого мужчины! Лорд Даркенуолд считал дочь умнее многих ровесников. Эрланд не раз гордо повторял, что она более упряма, хитра и изобретательна, чем всякий молодой щенок, добивающийся от короля рыцарского достоинства.
Девушка едва не расхохоталась вслух. Ей хотелось ненавидеть Вулфгара, показать, что он для нее всего-навсего еще один жалкий норманн, но шли дни, и она привыкла к его обществу и даже прониклась к бастарду дружеским чувством. Теперь же ее унижение было полным — она стала любовницей захватчика.
Безжалостная правда угнетала ее. Гордая, неприступная Эйслинн на побегушках у норманна?
Ей потребовались все усилия, чтобы не броситься прочь; желание поскорее сбежать от Вулфгара росло с каждым мгновением. Но девушка осторожно встала с постели, вздрагивая, когда сквозняк ласкал ее холодными пальцами. Она сжала челюсти, чтобы не стучать зубами. Лохмотья, бывшие накануне платьем, валялись на полу, и она не рискнула поискать в сундуке новый наряд. У очага на спинке стула висела шерстяная туника, и Эйслинн поскорее натянула ее, поежившись от прикосновения грубой ткани к обнаженной коже.
Потом, надев мягкие кожаные сапожки, она завернулась в волчью шкуру и прокралась из комнаты. Пересекая зал, Эйслинн увидела, что собаки уже проснулись, но Майда и Керуик все еще неподвижно лежат в углу на соломе. Если они и не спали, то ничем не выдали себя.
Эйслинн потихоньку отворила дверь и вышла наружу. Воздух был еще прохладным, но низкое солнце уже согревало землю. Утро выдалось ясным и тихим, и казалось, малейший звук мог разрушить хрупкую тишину. Переходя через двор, Эйслинн увидела Суэйна, который во главе небольшого отряда скакал по дальним холмам. Сейчас ей хотелось уединения, и девушка зашагала в противоположном направлении, к болоту. Ей известно одно укромное местечко!
Вулфгар потянулся в полусне. Тело еще помнило прикосновения Эйслинн, боровшейся с ним. Он потянулся к ней, но нащупал лишь пустую подушку. С громким криком он вскочил и оглядел комнату.
— Будь я проклят! Она сбежала! Исчезла! Керуик! Майда! Это все их окаянные планы! Я сверну им тощие шеи!
Как был, обнаженный, он сорвался с кровати и помчался к лестнице. Посмотрев в угол зала, он удостоверился, что пленники все еще сидят на цепи. Но куда подевалась девушка?
Майда пошевелилась, и Вулфгар поспешно вернулся в спальню. Подойдя к очагу, он стал бросать щепки в тлеющие угли и раздувать пламя. Когда огонь разгорелся, Вулфгар затопал по комнате, собирая одежду, и нетерпеливо швырнул разорванное платье-рубаху на постель.
Внезапно ему в голову закралась ужасная мысль. Что, если она сбежала одна?! Малышка решила оставить этот дом в одиночку!
Теперь он торопливо натягивал на себя одежду, терзаясь дурными предчувствиями. Эйслинн такая хрупкая и беспомощная! Вдруг она столкнется с одной из многочисленных шаек воров и грабителей?! Воспоминание об истерзанной дочери Хилды ударило, словно острым кинжалом. Вулфгар схватил меч, накидку и, выбежав из дома, ринулся к конюшне. Быстро оседлав могучего скакуна, он помчался к лесу, но по пути встретил Суэйна и его людей. Выяснив, что никто из них не видел девушку сегодня утром, Вулфгар объехал окрестности в поисках следов Эйслинн.
— А, вот оно, — удовлетворенно вздохнул он, заметив узкую тропинку. — Но куда она ведет? Mon Dieu! [2] Прямо в болота!
Он снова пришпорил коня. Страх и сомнения принялись терзать душу с новой силой. А вдруг она
