— Ладно, я останусь… по крайней мере до тех пор, пока все не выяснится.
— Вот и чудесно!
Фрэнсис с улыбкой пожала старому тренеру руку, но позже, в кабинете управляющего, она мрачно уставилась на чистый лист бумаги, разложенный на столе.
Чтоб вас разразило, ваша светлость! — прошипела она, с силой макая перо в чернила.
Глава 14
Хок постучал по листку кончиками длинных пальцев. Меньше всего ему хотелось вспоминать о присутствии Фрэнсис на этом свете, и надо же такому случиться — она прислала письмо. И какое письмо!
Все это очень странно, думал Хок, разглядывая изящный почерк жены. С каких это пор она проявляет такой горячий интерес к племенному заводу? Она же ни черта не понимает в скаковых лошадях (во всяком случае, как ему казалось, не должна была понимать).
После долгих раздумий Хок вложил письмо в конверт, усмехаясь с видом человека, который находит в ситуации извращенное удовольствие. Конверт он небрежно засунул в ящик стола, приняв наконец решение, чего ему до сих пор сделать не удавалось. Он твердо решил не продавать ничего. Разумеется, не ради того, чтобы уважить просьбу Фрэнсис, просто на этот раз (возможно, в первый и последний) их желания совпали.
Однако какой неожиданной выглядела подобная вспышка сильных чувств в таком жалком, забитом создании… Хок заметил, что озадаченно качает головой. Он просто не мог представить ее рядом с нервной, напряженной как струна скаковой лошадью. Да она бы бросилась со всех ног в первый попавшийся угол из страха получить удар копытом или хороший укус! Могло ли это быть, что вся затея была делом рук отца? Подумав так, Хок махнул рукой. Насколько он знал маркиза, тот вряд ли опустился бы до такой нелепой интриги.
Некоторое время Хок размышлял, ответить ли ему Фрэнсис, заверив ее в том, что вовсе не намерен продавать ни племенных жеребцов, ни скаковых лошадей, но он слишком хорошо помнил ее холодность и намеренную грубость по отношению к нему, данному ей Богом мужу. Это воспоминание вновь распалило его злость, и Хок решил: пусть она помучается от неопределенности!
Этим вечером он снова был в гостях — на одном из бес численных балов лондонского сезона. И танцевал с Констан и другими молодыми леди, а в промежутках бессовестно флиртовал с хозяйкой дома, Аврелией Маркдам. В одиннадцат часов он решил, что с него довольно, и покинул шумное сборище. Идея пойти в игорный дом не показалась ему особен но привлекательной. Амалия, вот кто был ему нужен!
Его любовница восседала в любимом кресле, придвину том поближе к камину в ее уютной гостиной. Она была по гружена в вольтеровского «Кандида», но, услышав громкий стук дверного молоточка, засмеялась от радостного предчувствия. «В такой час это может быть только Хок!» — подумала она, поспешно пряча книгу под одной из подушечек.
Поскольку Мари уже улеглась, Амалия сама спустилась открыть дверь.
— Bonsoir, mon faucon! — воскликнула она со счастливой улыбкой, протягивая руки навстречу Хоку.
— Твой жеребчик ржет от нетерпения! — сообщил тот вместо приветствия и принялся пощипывать губами изящное ушко Амалии.
— Очень, очень похоже на правду, — согласилась она. любовно поглаживая внушительную выпуклость на брюкам любовника.
Однако он был женатым жеребчиком, и Амалия нашла, что это ее все сильнее беспокоит. Странно, но светские условности стали что-то значить для нее в последнее время.
Хок действительно изнемогал от нетерпения, но, будучи умелым любовником, позаботился о том, чтобы Амалия первой испытала оргазм.
— Ты еще и опытный жеребчик… — прошептала она больше для себя, чем для него.
Хок учащенно дышал, зарывшись лицом в подушку, его сильная смуглая спина влажно блестела, затем он перевернулся и, заложив руки за голову, уставился в пространство.
— Что-то расстроило тебя?
Хок вздрогнул, открыл было рот — но только отрицательно покачал головой.
— Перестань, топ cher, — настаивала Амалия, в своем разнеженном состоянии несколько утратив контроль за тем, что говорит. — Ты же знаешь, что Корнель был прав в своем знаменитом высказывании: «Поделись своими горестями — и они утратят над тобой власть».
— Корнель? — воскликнул Хок, вне себя от изумления. Он вгляделся в лицо своей любовницы и заметил, что
Она покраснела. Покраснела, подумать только! Он легко провел пальцем по ее полным губам и поддразнил:
— А я и не знал, что ты так начитанна! Синий чулок, синий чулок!
— Я не синий чулок, — возразила Амалия, хмурясь, — но и не невежественная личность.
Хок был поражен еще раз, ничуть не слабее, чем до этого. Личность! Он всегда был очень привязан к Амалии. Хорошенькая, живая и веселая, она охотно шла навстречу каждому желанию, стоило только его высказать, не старалась вытянуть из него побольше денег, была нежна и покорна. Только однажды — в самый первый раз — она симулировала оргазм, но, поняв, что он считает это унизительным для себя, никогда не повторяла этой оплошности. И все же… все же она была для него только любовницей — никак не личностью.
— И вот еще что, — продолжала между тем Амалия, решив, что Хок молчит потому, что втайне посмеивается над ней. — «Возделывай свой собственный сад», — говорил Вольтер. По-моему, только так и рассуждает человек благородный. А вы, милорд, бросили свой сад на произвол судьбы… где-то на севере страны.
— Что на тебя нашло? Я поверить не могу, что слышу такое: любовница покровительствует жене!
Амалия не откликнулась на шутку, продолжая хмуриться.
— Так я побит каким-то французским старцем? — Хок вздохнул, ероша свои густые иссиня-черные волосы. — Послушай, давай забудем про мою жену, просто забудем — и все. Сейчас неподходящий момент, чтобы напоминать мне о ней.
Его зеленые глаза призывно блеснули, и Амалия заволновалась вопреки своей воле и только что провозглашенным принципам.
— Будь по-твоему. — И она прижалась к его груди, с удовольствием ощущая, как жесткие завитки волос трутся о нежную кожу ее грудей.
На этот раз Хок не намерен был спешить. Он хотел эту женщину, свою любовницу… женщину, а не личность. Поглаживания по животу сменились более интимными ласками. У него ловкие пальцы, подумала Амалия, расслабляясь. Но когда мгновение наслаждения приблизилось, она неожиданно для себя произнесла вполголоса:
— Вот то, чем тебе следовало бы заняться с женой… Хок оцепенел от неожиданности. Ему показалось, что
Его язык, которым он только что так умело ласкал любовницу, превратился в кусок сырого теста.
— Да я не целовал ее даже в губы! — крикнул он, поднимая голову от влажных завитков внизу живота Амалии. — Я уже говорил, что жену не ласкают, тем более так! Знаешь, что бы с ней было? В лучшем случае она бы хлопнулась в обморок, а в худшем — забилась бы в истерике, обвиняя меня в том, что я оскорбил ее деликатные чувства.
— Ерунда! Вы, мужчины, ничего не понимаете в женщинах. Скажи, твоя жена физически устроена как- то иначе, чем я?
— Понятия не имею, как она устроена, — ответил Хок раздраженно. — Я не видел.
— Выходит, ты основываешь свои доводы на общепринятых представлениях, не подкрепленных опытом? Итак, леди по рождению и воспитанию противна сама мысль о совокуплении?
— Твой английский совершенствуется с поразительной быстротой, — съязвил Хок, буквально источая сарказм (к этому моменту его мужское желание постигла безвременная — и, похоже, окончательная — смерть).
— Я уже говорила: я не совсем невежественна. Однако, mon faucon, мне странно находить в тебе явные
