дочери заставил его умолкнуть.
А мисс Уоллингфорд тем временем наблюдала, как герцог Хоуксворт в третий раз наполняет свой бокал шампанским. Глаза мисс Уоллингфорд чуть заметно прищурились.
— Совсем ни к чему нам портить такой чудесный вечер, ваша светлость, — сказала она. — Не следует ли продолжить обед? Я уверена, и мисс Мэйфилд хотела бы того же.
— Совершенно верно, — ответил Хоук, растягивая слова. И с невозмутимым выражением лица кивнул лакею, стоявшему рядом. — Обед должен продолжаться, вы правы. Кстати, Каннинг, расскажите-ка новости о жене Байрона. Неужели она и вправду добивается медицинского свидетельства его нормальности? И неужели ее тетушка, леди Мельбурн, поддерживает такую странную идею? Разве им недостаточно того, что говорит Каролина Лэм? Кто из врачей возьмется оспаривать ее слова?..
Лорд Морлэнд недоверчиво следил за тем, как его друг, с блестящими глазами и веселым смехом, пересказывает последнюю сплетню. Можно было поклясться, что хозяин дома совершенно беззаботен и спокоен.
Граф мрачно подумал о том, что им с Хоуком пришлось вместе пройти через многое и на войне, и в мирной жизни и что ему, Морлэнду, никогда не доводилось испытывать такой острой неприязни, какую он сейчас чувствовал к жестокому, бездушному незнакомцу, бывшему прежде его лучшим другом…
«Все это совершенно бессмысленно, — думала Александра, рассерженно стягивая через голову вечернее платье. — Бессмысленно и бесполезно». Ее отец мертв. Разве слова могут вернуть его к жизни?
Она небрежно бросила серебристый наряд на кровать. Платье ужасно смялось… будет лишняя работа для бедняжки горничной.
Она провела рукой по мягкой ткани, разглаживая ее. Лицо Александры пылало. Ну и черт с ними со всеми, по крайней мере она сказала все, что думала…
Александра передернула плечами и встряхнула головой, пытаясь отогнать давние сомнения. Сняв сорочку, она набросила на плечи тонкий ночной пеньюар, который Дэзи, старшая горничная, аккуратно разложила на кровати.
Да, конечно, сэр Стэнфорд проявил максимум внимания. Он молча выслушал историю Александры (впрочем, девушка обошла молчанием то, что Хоук ее похитил) и предложил сделать для нее все, что было в его силах. Он собирался через несколько месяцев вернуться на Яву и заверил Александру, что его жена будет чрезвычайно рада, если девушка присоединится к ним.
Александра села на кровать, чувствуя себя измученной и усталой. На ковре что-то белело… но Александра долго всматривалась в это пятнышко, прежде чем поняла, что это визитная карточка ее друга, которую она уронила.
Он сказал, что завтра утром будет дома, и умолял ее прийти. Она не одинока, у нее есть друзья, говорил сэр Стэнфорд, и они были у ее отца. Даже сейчас, сказал он, есть люди, которые пытаются добиться пересмотра дела лорда Мэйтланда.
Но Александра не спешила поднять карточку. Что-то удерживало ее, она не могла принять предложение сэра Стэнфорда. Ее мысли текли медлительно, путаясь в мелочах… Совершенно машинально Александра взяла веер из слоновой кости, лежавший рядом с ней на кровати. Нахмурившись, она складывала и разворачивала хрупкие пластинки, думая о тех ленивых умах, с которыми ее отец воевал всю жизнь. Потом ее ладонь сама собой легла на плоский живот. Сколько времени нужно на то, чтобы ее состояние стало заметным для всех? И что сказал бы сэр Стэнфорд, узнай он, что Александра носит ублюдка герцога Хоуксворта?..
Нет, ее дитя — не ублюдок, яростно сказала себе Александра. Это ее дитя — нежное существо, которое родится для того, чтобы его любили и баловали, и она не позволит, чтобы к нему прилипла та грязь, которой пропитан Хоук…
— Что, собралась в постель?
Александру пробрало холодом, когда объект ее ненависти вдруг материализовался перед ее глазами. Он окинул ее холодным, надменным взглядом. Потом заметил карточку на ковре, поднял ее и внимательно рассмотрел.
— Так, значит, моя дорогая, ты не тратила времени понапрасну, ты уже подыскала другого покровителя? Хотелось бы мне знать, что скажет на это новая жена сэра Стэнфорда. Впрочем, не исключено, что у нее восточные взгляды на подобные дела.
Хоук стремился причинить ей боль, заставить ее вскипеть от ярости, как кипел он сам, слушая ее слова в столовой, как он кипел сейчас… Скомкав карточку сэра Раффлса, Хоук сунул ее в карман.
— Прием еще не закончен, — бросил он полным ярости голосом. — Так что потрудись одеться и сойти вниз, чтобы принести извинения лорду Ливерпулю и остальным моим гостям. Твое поведение было совершенно недопустимым!
— И не подумаю! — огрызнулась Александра, мгновенно вспыхивая гневом и яростью. — Я сказала чистую правду и не намерена брать свои слова обратно!
— Напротив, твоя вспышка была чудовищной, это была выходка, достойная актрисы из «Друри-Лейн»!
Пальцы Александры сжались на тонких пластинках веера.
— Вот и прекрасно! Почему бы тебе не почувствовать хоть каплю той боли, что пришлось испытать моему отцу? — закричала она. — Если бы у тебя были принципы и честь, если бы ты был джентльменом, а не вельможей — нам не пришлось бы снова и снова возвращаться к прошлому! Это ты начал дурацкую мелодраму в Сифорде, не я!
— Но ты сама искала меня ради своей мести, — напомнил Хоук.
Неожиданно веер треснул и разлетелся на кусочки в руке Александры. Гнев, наполнявший комнату, казался уже чем-то ощутимым, материальным…
Александра сжала губы.
— Ты не верил моему отцу. А он предупреждал, к чему может привести неразумная политика в Индии. Там все делалось неправильно, ты что, до сих пор этого не понял? И политика была неверной, и наказание было неверным! И кто-то должен в конце концов сказать об этом!
Хоук стоял напротив нее, непроизвольно сжав кулаки, и всматривался в ее лицо.
— Я вижу сейчас одно: ты опозорила себя, оскорбила моих гостей и выставила нас обоих дураками. Тебе бы следовало позаботиться о том, чтобы твое имя не стало предметом обсуждения по всему городу. Я тут ничего не могу поделать. И еще позволь напомнить, что своим поведением ты можешь уничтожить все шансы на новое рассмотрение дела твоего отца.
Александра сжала остатки веера. Ее лицо застыло в ярости. Хоук сказал то, что она и сама прекрасно знала. И когда она заговорила, ее голос был хриплым и прерывистым.
— Как же вы все презренны… все вы! Тебе и другим хочется лишь одного — набить брюхо и повеселиться, не важно, за чей счет! Для вас важны манеры, просто манеры, за которыми ничего не скрыто, тонкий бессмысленный фасад, ведь вас интересуют только удовольствия, а не мораль и честь! И ты таков же, как весь свет, — ты напиваешься, и смеешься, и объедаешься, и флиртуешь, в то время как другие трудятся под безжалостным индийским солнцем! Твоя жизнь — это лень и праздность! Меня тошнит от этого!
Хоук, слушая ее, так крепко сжал губы, что они побелели. Слова Александры задели его куда сильнее, чем он готов был признать даже перед самим собой. Ведь он хорошо знал, что такое тяжкий труд под палящим солнцем — под солнцем Испании, на полях сражений, пропитанных запахом смерти… Он испытал все это на Пиренейском полуострове, видит Бог, но черт бы его побрал, если он станет оправдываться перед этой девчонкой или перед кем-либо еще!
— Если бы твои слова были правдой, — холодно произнес он, — я бы не стал делать того, что намерен сделать через некоторое время, если ты сама не сорвешь мои планы. И я не изменю намерений из-за твоего отвратительного поведения. Так что потрудись надеть платье и спуститься вниз, а там ты извинишься перед всеми за чудовищную сцену. Можешь сослаться на то, что тебя слишком утомили приготовления к приему, и постарайся выглядеть при этом как можно более искренне! — Он говорил резким тоном офицера, отдающего приказ. — Ты можешь остаться в столовой с четверть часа, и уж постарайся выглядеть бледной и раскаявшейся, а потом сошлешься на головную боль и уйдешь.
