уже один, то с другой стороны, еще непонятно для него самого он связан со всем этим иной связью, необычной, связан ходом трагедии: что-то заставляет мысль его все снова и снова возвращаться к преждевременной кончине отца. Этим он связан с трагедией, ее завязкой, он привязан к ней и не может уйти от трагедии — убить себя.
Здесь прежде всего ум его останавливается на дневной, на здешней стороне дела — его занимает поспешный брак матери; это не просто разочарование в матери, не оскорбленный в лучших чувствах идеалист. Нет, это слишком глубоко отпечатлелось в его трагическом сознании, воспринимающем глубоко и потрясение. Оторнанный от природы, от естества, от солнца, учения, радости и света, он навсегда разобщается с женщиной. Разрыв с матерью, с родившей — глубоко символичен в трагедии. Погруженный в странное и необычное, чувствующий его за самыми обыденными вещами, воспринимающий за каждым жизненным явлением всю его таинственную трагическую глубину, он чувствует все необычное, что звучит ему в грехе матери. Правда, в его осуждениях и восхвалениях отца (как будто дело в этом! Опять «слепота»!) звучит еще отголосок наполовину студента, не ушедшего еще от обычного, обычных осуждений, но он воспринимает и тайную сторону всего этого.
Гамлет Как это все могло произойти? Два месяца, как умер. Двух не будет. Такой король! Как солнца яркий луч С животным этим рядом. Так ревниво Любивший мать, что ветрам не давал Дышать в лицо ей. О земля и небо! Что поминать! Она к нему влеклась, Как будто голод рос от утоленья. И что ж, чрез месяц… Лучше не вникать! О женщины, вам имя вероломство! Нет месяца! И целы башмаки, В которых шла в слезах, как Ниобея, За отчим гробом. И она, она - О боже, зверь, лишенный разуменья. Томился б дольше — замужем — за кем: За дядею, который схож с покойным, Как я с Гераклом. В месяц с небольшим! Еще от соли лицемерных слез У ней на веках краснота не спала! Нет, не видать от этого добра! Разбейся, сердце, надо стиснуть зубы. Пусть надрывается сердце — уста должны молчать. Этот обет внутреннего молчания — он продает особый облик всей роли принца. Все равно: неизреченна скорбь сердца и темные предчувствия: это не может повести к добру. Вот что связывает Гамлета.
Это, конечно, не размышления; размышлениями, мыслью к этому прийти нельзя, — это, скорее, «to reason most absurd». Это не обычный скорбный плач сына — это, скорее, грех перед природой, это, скорее, отражения, проекции иных, темных чувствований души (как и все монологи — только проекции на плоскость трагедии его темных глубин), неясных ему самому. Первый период, Гамлет до явления Духа, — это сплошное предчувствие, это знание невыявленное, по таящееся в темной половине души. Поэтому здесь такое смешение (в этом смешении -удивительный художественный стиль этого периода) еще обыденного, еще простого — и уже необычного, уже вышедшего из общего крута. Отсюда «смешанный» характер монолога — отголосок и понятных осуждений и темное предчувствие недоброго. Отсюда его речи о пьянстве к Горацио:
Гамлет Но все же, чем вас встретил Эльсинор? Пока гостите, мы вас пить научим. И ирония еще такая простая о свадьбе матери:
Гамлет Расчетливость. Гораций! С похорон На брачный стол пошел пирог поминный. И осуждения короля.
Гамлет Король не спит и пляшет до упаду, И пьет и бражничает до утра. И чуть осилит новый кубок с рейнским, Об этом сообщает гром литавр, Как о победе (I, 4). Это еще все на поверхности, это все простое, дневное, одноцветное, не преломленное в глубинах души; это еще обычные осуждения, простая ирония, в них еще нет последней глубины, они не зажжены внутренним пламенем души. Это еще Гамлет — простой человек, не отмеченный. Но уже в предчувствиях есть и другое. Есть предваренная мудрость грядущих глубин и откровений, есть сокровенное ощущение тайны, окутывающей все. И все это смешивается — эти две души в Гамлете еще не нащупали, еще не открыли друг друга, еще существуют параллельно и независимо одна от другой. Точно два тока — две души эти — протекают в Гамлете, и скоро они встретятся, ночная и дневная половины его. И все это смешано удивительным образом: в словах о пьянстве короля (акт I, сц. 4) Гамлет говорит, что вино уничтожает все доблестные дела, — в этих речах еще виден только виттенбергский студент, обличающий
