– Это они убили Филиппа!
– Вы слышите, как они оскорбляют и покойного царя, которого убили, и его сына Александра?! – кричал кто-то резким голосом. – А за что? Кому он нагрубил? Кого обидел? Я ходил с ним на медов, ему было всего шестнадцать, а он уже водил войско в бой! Какого еще царя нам надо? Изменников-линкестийцев, которые продались персу?!
– Смерть линкестийцам!
– Смерть изменникам!
Александр был во дворце, когда к нему в покои вбежал бледный от ужаса линкестиец Александр, младший из трех сыновей Аэропа. Он упал к ногам сына Филиппа.
– Царь, защити меня! Я не искал престола. Ты – законный наследник, ты – царь македонский! Не отправляй меня на смерть, я не виноват перед тобою!
– Где твои братья?
– Их казнили сейчас… На могиле царя Филиппа… Прямо на могильном холме…
Это был первый человек, который назвал Александра царем. Линкестиец был женат на дочери Антипатра. Антипатр любил его.
– Ты останешься со мной, – ответил Александр. – Ты будешь моим этером. Встань.
Город шумел, пока не наступила черная осенняя тьма. Александр слышал свое имя, которое повторялось в толпе. Он ждал, кого назовут еще. У его отца есть другие сыновья: сын танцовщицы, слабоумный Арридей, и маленький, недавно родившийся сын молодой Клеопатры… Но странно, о них как будто забыли. Забыли и Аминту, племянника царя, того самого Аминту, у которого когда-то Филипп отнял царскую власть… Пока забыли. Но могут вспомнить. Найдутся люди, которые пожелают править и от имени слабоумного Арридея, и от имени тихого, безвольного Аминты. А когда узнает о том, что случилось здесь, Аттал, то он немедленно явится, чтобы провозгласить царем македонским своего племянника, сына Клеопатры…
Мегарон во дворце понемногу заполнялся. Военачальники Филиппа собирались к пылающему очагу. Александр встречал и приветствовал их.
Говорили о том же, о чем думал Александр. Надо немедленно провозглашать его царем. Армии другого царя не нужно. Армия знает Александра.
Но не медлить, не медлить!..
На ночь никто не ушел. Все остались ночевать во дворце. Спали, не снимая оружия.
Под утро, когда особенно чуткой становится тишина, в час перед рассветом, Александра разбудили. Он вскочил, схватившись за кинжал.
– Это я, Александр. Это я, Гефестион.
– Где ты пропадал целый вечер?
– Нехорошие разговоры, Александр. Боюсь, как бы они не повредили тебе.
– Какие разговоры?
– Говорят, что сегодня ночью царица Олимпиада сама похоронила Павсания.
– Что?!
– Она сожгла его тело на могиле Филиппа.
– Убийцу! На могиле отца… Это ложь, Гефестион.
Александр не мог этому поверить. Нет, невозможно. Тогда, значит, Олимпиада знала, что так будет, и, может быть, хотела этого?
– И еще…
– Ну, говори, говори.
– Что она надела ему на голову золотой венок…
– Кто видел это?
– Не знаю. Только всюду говорят об этом, шепчутся. И еще…
– Продолжай.
– Говорят, что и ты хотел смерти Филиппа.
– Я? О Зевс и все боги! Я хотел его смерти?! – Александр застонал, будто и его, как отца, ударили кинжалом. – Это я-то хотел его смерти? Чем же я прогневал богов, что они позволяют людям бросать на меня такую черную тень?
Гефестион положил ему на плечо свою теплую твердую руку.
– Спокойней, Александр. Давай подумаем, давай припомним, не сказал ли ты каких-нибудь неосторожных слов, не подслушал ли их какой-нибудь злодей.
– Я говорил много дерзких слов отцу. Но я говорил это ему в лицо. Как я мог пожелать ему смерти, когда мне так нужна его жизнь!
– Ты же знаешь, что Павсаний без конца жаловался на Аттала, приставал с этим к царю, ходил к мачехе твоей, Клеопатре. Он ведь и к тебе приходил, помнишь?
– А!
