революционных проявлений?! Кроме того, вы вообще ошибаетесь, потому что конституция у нас есть.
Министр устоял. «Общественные» организации принялись за сапоги без бюрократических согласований. Оборотистые промышленники, когда выяснилась нехватка дубильных веществ, послали ходока в Аргентину. «Сапожный» кризис к 1916 году, прошел. Казна очень неплохо платила.
Но нараставшую кампанию, сосредоточившуюся на Сухомлинове, двор не мог игнорировать. Определенно нужен был козел отпущения за поражения. Тот еще сделал фатальную ошибку, выразив недовольство Распутиным и обозвав его «скотиной». Распутин поклялся «сокрушить» военного министра.
25 июня 1915 года на заседании Совета Министров фельдъегерь вручил Сухомлинову личное письмо царя, повелевавшее министру сдать должность. Николай II присовокупил: «Сколько лет проработали мы вместе, никогда недоразумений у нас не было. Благодарю Вас сердечно за Вашу работу и те силы, которые вы положили на пользу и устройство русской армии. Беспристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников». Современники, собравшиеся в начале августа 1915 года на четвертую сессию Государственной Думы, жаждали министерской крови. В закрытом заседании 345 голосами из 375 Дума предложила правительству предать Сухомлинова суду. Пошло следствие, и в мае 1916 года Сухомлинов угодил в Петропавловскую крепость.
Уход министра не смягчил страстей. B.B. Шульгин, свидетель и участник происходившего, в глубокой старости попытался передать настроение того времени: «Ужасный счет, по которому каждый выведенный из строя противник обходился нам за счет гибели двух солдат, показывает, как щедро расходовалось русское пушечное мясо. Один этот счет – приговор правительству и его военному министру. Приговор в настоящем и будущем. Приговор всем нам, всему правящему и неправящему классу, всей интеллигенции, которая жила беспечно, не обращая внимания на то, как безнадежно, в смысле материальной культуры, Россия отстала от соседей.
То, что мы умели только петь, танцевать, писать стихи и бросать бомбы, теперь окупалось миллионами русских жизней. Мы не хотели и не могли быть «эдисонами», мы презирали материальную культуру. Гораздо веселее было создавать мировую литературу, трансцендентальный балет и анархические теории. Но зато теперь пришла расплата. «Ты все пела… Так поди же, попляши». И вот мы плясали «последнее танго» на гребне окопов, забитых трупами».
Статистика: в самой начале войны срединные империи выставили на русский фронт 42 пехотных и 13 кавалерийских дивизий. Против Франции-80 пехотных и 10 кавалерийских дивизий. К осени 1915 года на русском фронте было 116 пехотных и 24 кавалерийских дивизии, на Западе стояло 90 пехотных и 1 кавалерийская дивизия. Следовательно, если в начале войны против России действовал 31% всех вражеских сил, то, спустя год, более 50% всей вооруженной мощи Германии и Австро-Венгрии было сосредоточено на русском фронте. А еще Кавказский театр…
Великое отступление
Штаб Северо-Западного фронта. Главнокомандующий M.B. Алексеев в тяжелых раздумьях – перед его глазами катастрофа на Юге, Ударившийся в панику Иванов уже думает о сдаче Киева и отводе войск за Днепр. Что сулит завтрашний день Северо-Западному фронту, в который включена часть разбитых на Юге войск, среди них тяжко пострадавшая 3-я армия? Таран Макензена превратился в гигантскую клешню, охватывающую центральную Польшу с юга, вот-вот навстречу ей протянется из Восточной Пруссии вторая. Тогда судьба русских войск между Вислой и Бугом предрешена.
На всем Европейском фронте 108 пехотных дивизий, 16 стрелковых бригад и 35 кавалерийских дивизий. Но неполного состава. По штатам они должны были иметь 1,5 млн. человек, на деле в строю едва миллион бойцов. Что делать?
«Алексеев, – записывает 8 июня генерал Палицин, — чувствует и, скажу, видит, насколько положение наше при отсутствии средств к борьбе хрупко, он видит и необходимый в наших условиях исход. Гуляя вечером между хлебами, мы, в разговоре, часто к нему подходим и скоро от него отходим. Мы как-то боимся своих мыслей». Палицын, начальник генерального штаба в 1905— 1908 годах, следовательно в прошлом начальник Алексеева, теперь его желанный, уважаемый собеседник. Алексеев делится с ним самым сокровенным.
«7 июня, — Палицын продолжает свои записи, — вопросы эти требуют заблаговременного решения, они сложны, и последствия этого решения чрезвычайно важны. Дело не в Варшаве и Висле, даже не в Польше, а в армии. Противник знает, у нас нет патронов и снарядов, а мы должны знать, что не скоро их получим, а потому, чтобы сохранить России армию, должны ее вывести отсюда. Массы, к счастью, это не понимают, но в окружающем чувствуется, что назревает что-то неладное. Надежда удержаться нас не оставляет, ибо нет ясного сознания, что пассивное удержание нашего положения само по себе есть одно горе при отсутствии боевого снабжения. В таких тяжелых условиях протекает творческая работа Главнокомандующего, и помочь ему нельзя, ибо решения должны исходить от него».
Выбора, собственно, не было – нужно было отводить армию,
пока не потеряно время. Контуры катастрофы обозначались достаточно ясно, и она бы разразилась в полном объеме, если бы стратегический маразм не поразил германское верховное командование, а штаб русского Северо-Западного фронта не сохранил присутствия духа и ясности мышления. Гинденбург, по всей вероятности остро переживая победы Макензена, задумал также отличиться – выдвинуть свою клешню в обход Ковно с севера на Вильно, а далее на Минск. Не вдаваясь в осуществимость этого замысла, все же нельзя не видеть, что планировался очень глубокий охват русского фронта. Фалькенгайн резонно указал, что это не скажется на исходе операции между Бугом и Вислой, т.е. не окажет содействия Макензену, который должен был теперь наступать на север. Фалькенгайн потребовал наступать с нижнего Нарева на юг, из района значительно западнее, чем предполагал Гинденбург.
2 июля на совещании в Познани Вильгельм II согласился с Фалькенгайном. Казалось, разногласия при постановке основной идеи операции были преодолены, но Гинденбург и Людендорф, скрепя сердце подчинившись кайзеру, все же не считали наревское направление главным. Они не оставили плана охватить русский фронт со стороны Немана. Отсюда распыление сил, облегчившее русской армии уход из-под удара.
В конце июня — начале июля немцы двинулись по всему фронту. Развернулось трехмесячное тяжелое сражение. Продвижение Макензена и группы Гальвица, созданной Гинденбургом для наступления с севера, проходило очень медленно, с частыми остановками. Русские войска везде оказывали самое упорное сопротивление, а штаб Северо-Западного фронта, не терявший управления, планомерно руководил отходом на восток.
В погоне за решающим успехом враг не останавливался перед нарушением законов и обычаев войны, широко пустив в дело отравляющие газы. Впервые в войне немцы применили химические снаряды на русском фронте еще в январе 1915 года. Командующие поставили вопрос о контрмерах. В начале марта ставка ответила: «Верховный Главнокомандующий относится к употреблению (химических) снарядов отрицательно». Положение изменилось к началу лета 1915 года: в апреле и мае получили известия о немецких газобаллонных атаках хлором на западном фронте – в районе Ипра, где погибло пять тысяч человек, и на участке 2-й русской армян, в результате которой умерло свыше тысячи отравленных.
В начале июня ставка обратилась к военному министру: «Верховный Главнокомандующий признает, что, ввиду полной неразборчивости нашего противника в средствах борьбы, единственной мерой воздействия на него является применение и нашей стороной всех средств, употребляемых противником». Хотя последствия газовых атак невероятно преувеличивались, нельзя было допустить, чтобы войска угнетались оружием, которое было только у врага. В России было стремительно развернуто около 200 химических заводов. С осени 1915 года химические команды для выполнения газобаллонных атак стали отправляться на фронт, а с 1916 года армия получает и химические снаряды. Для зашиты академик Н.Д. Зелинский создает эффективный угольный противогаз.
Путь германской и австрийской армий, вступивших на территорию России, отмечали повальные убийства мирных жителей и пленных, разнузданный грабеж. С фронта шли сообщения об истязаниях
