метров — и за ней на врага!
Поток телеграмм оповестил мир о дотоле небывалой победе — уже в первые сутки наступления взято в плен 900 офицеров и свыше 40 тыс. солдат, на пятый день это число возросло до 1 240 и 71 тысячи. Сотни орудий, громадное количество другого вооружения брошено австрийцами, снова покатившимися через Галицию на запад. Пришло возмездие за год 1915. По той же земле, где прошлым тягостным маем пятились озлобленные измученные русские солдаты, в пьянящий май года 1916 шли бравые полки Брусилова. Наступала отлично вооруженная и снаряженная армия, о нехватке снарядов забыли, командиры батарей заботились только о том, чтобы от частой стрельбы не перегревались орудия и не портились каналы стволов.
Когда свистки ротных и взводных поднимали в очередной бросок, в атаку шли цепи в касках. Приятная тяжесть стали на голове и противогаза на боку… Солдаты знали — они вооружены и снаряжены не хуже врагов
Совсем недавно в окопах проклинали германца, душившего газами, теперь рассчитывались с ним той же монетой, по полному счету. В передках и на позициях снаряды со зловещими красными («удушающий») и синими («ядовитый») поясками, которые начали поступать на фронт с февраля 1916 года. Командиры ловят только совпадение стоящей цели с определенными инструкцией условиями — теплая погода, безветрие твердый грунт, лес или кустарник, где газовое облако более устойчиво.
В боях на подступах к Станиславу русский X LI-й корпус был Задержан контратакой. Всю ночь австрийцы вели беспокоящий огонь. Русские батареи не отвечали, но засекли вражеские точки. С утра 12 батарей (72 орудия) 74-ой русской пехотной дивизии и 3-й Заамурской бригады открыли частую стрельбу химическими снарядами. С шутками и смехом рослые батарейцы поддерживали максимальный темп огня, живо представляя, как шарахаются от смертоносного газового облака неприятельские солдаты. Они не ошиблись.
Потрясающий эффект — побежала пехота, прислуга бросила тяжелые орудия и разбежалась, куда глаза глядят . XLI корпус без боя взял Станислав. Полевой генерал-инспектор сообщает с Юго-Западного фронта, что результаты частого применения химических снарядов вполне удовлетворительные. Брусиловский прорыв подтолкнул их производство. Ежемесячно на фронт отправлялось по 150 тыс. химических снарядов.
Победная поступь войск Юго-Западного фронта, волнующие вести все из той же Галиции ошеломляли — русская армия неслыханно, невиданно воспрянула после поражений 1915 года. «Все это время – вспоминал АЛ. Брусилов, — я получал сотни поздравительных телеграмм от самых разнообразных кругов русских людей. Все всколыхнулось. Крестьяне, рабочие, аристократия, духовенство, интеллигенция, учащаяся молодежь –все бесконечной телеграфной лентой хотели мне сказать, что они – русские люди — и что сердца их бьются заодно с моей дорогой окровавленной во имя Родины, но победоносной армией. И это было мне поддержкой и великим утешением. Это были лучшие дни моей жизни, ибо я жил одной общей, радостью со всей Россией».
Как же это случилось? Откуда у России взялись силы потрясти мир на третьем году войны победой Брусилова? Тогда многие ожидали что наступление, начавшееся на его фронте, захватит остальные, как гигантский вал взметнется и обрушится на границы Германии и Австро-Венгрии. Победа над срединными империями придет с Востока.
Спустя четверть века советский писатель С. Сергеев-Ценский в тяжкое время Великой Отечественной в эвакуации в Куйбышеве, в апреле—мае 1942 года, написал первую книгу исторического романа «Брусиловский прорыв». Известный в те годы маститый писатель возвратил читателей в Год 1916. Разбивая наслоившиеся стереотипы о первой мировой войне Сергеев-Ценский напоминал о высоком боевом духе брусиловских войск: «Маршевики в вагонах, уходящих от станции к западу, заливались гармониками-«ливенками», гремели песнями, — и никакого не чувствовалось в этом надрыва напротив: заливались и гремели от чистого сердца и не спьяну, водкой ведь их никто не поил тут на станции». Нетрудно понять, как звучал «Брусиловский прорыв» Сергеева-Ценского в годы Великой Отечественной. А в 1916 году!..
Подвиг Юго-Западного фронта
К наступлению Брусилова были самые скверные предзнаменования, прежде всего глубокий надлом духа высшего командования русской армии.
В конце марта 1916 года, как раз в тот день, когда, захлебываясь в грязи, русские солдаты гибли в болотах у озера Нарочь, генерал Алексеев дал волю обуревавшим его чувствам. Он не обладал могучим красноречием, начальник штаба Верховного Главнокомандующего, говорил среди нескольких подчиненных, кому он доверял.
«– Да, настоящее не весело… – начал Алексеев.
– Лучше ли будущее? – спросили его…
– Я вот счастлив, что верю и глубоко» верю в Бога, и именно в Бога, а не в какую-то слепую и безличную Судьбу. Вот вижу, знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь другим… Страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него рукой Божьей Помощи, чтобы потом встать во всем блеске своего богатейшего народного нутра.
– Вы верите также в это богатейшее нутро?
– Я не мог бы жить ни одной минуты без такой веры. Только она и поддерживает меня в моей роли и моем положении. Я человек простой, знаю жизнь низов гораздо. больше, чем генеральских верхов, к которым меня причисляют по положению. Я знаю, что низы ропщут…
– А вы не допускаете мысли о более благополучном выходе России из войны, особенно с помощью союзников, которым надо нас спасти для собственной пользы?
– Нет, союзникам вовсе не надо нас спасать, им надо только спасать себя и разрушить Германию. Вы думаете, я им верю хоть на грош? Кому можно верить? Италии, Франции, Англии? Скорее Америке, которой до нас нет никакого дела. Нет, батюшка, вытерпеть все до конца—вот наше предназначение, вот что нам предопределено…
Армия наша – наша фотография. Да это так и должно быть. С такой армией в ее целом можно только погибать. И вся задача командования свести эту гибель к возможно меньшему позору. Россия кончит прахом, оглянется, встанет на все свои четыре медвежьи лапы и пойдет ломать. Вот тогда мы узнаем ее, поймем, какого зверя держали в клетке. Все полетит, все будет разрушено, все самое ценное и дорогое признается вздором и тряпками…
Вы бессильны спасти будущее, никакими мерами этого не достигнуть. Будущее страшно, а мы должны сидеть сложа руки и только ждать, когда все начнет валиться. А валиться будет бурно, стихийно. Вы думаете, я не сижу ночами и не думаю?..»
Генерал-адъютанту М.В. Алексееву, фактически командующему русской армией, подобало бы пребывать в думах о своем прямом долге, а не витать в гнетущей стратосфере подавленности и мистицизма. При таком умонастроении, которое разделяло немало генералов, трудно было ожидать четкой проработки предстоявших операций. В начале года державы Антанты договорились начать наступление на Западном фронте 1 июля, а на Восточном — на две недели раньше.
На совещании в русской Ставке 14 апреля Алексеев изложил свой план: главный удар наносит Западный фронт генерала Эверта в направлении на Вильно, Северный фронт (Куропаткин) и Юго-Западный (Брусилов) содействуют ему, причем последний переходит в наступление после первых двух. Эверт и Куропаткин, оробев, начали толковать о том, что шансы на успех невелики, нужно лучше подготовиться и т.д. Начался торг, когда и кому наступать, Алексеев, как обычно, колебался. Спор разрешил Брусилов, добившись разрешения для своего фронта нанести «вспомогательный, но сильный удар». У Брусилова было 512 тыс., на двух других русских фронтах — 1 220 тыс. войск.
Не успели договориться, как 15 апреля пришла срочная телеграмма от Жоффра: «Я просил бы наших русских союзников, согласно принятым на совещании в Шантильи решениям, перейти в наступление всеми свободными силами, как только климатические условия это позволят, пользуясь отвлечением сил,
