учреждений. Он часто бывает в доме своего друга Бюиссара и в доме госпожи Маршан, где собирается «бомонд» Арраса. Он не чуждается общества молодых красивых женщин, и сплетники (а кто в маленьком городе не сплетник?) рассказывают о его увлечении мадемуазель Деэ, подругой его сестры, а позже вполголоса передают друг другу, что молодой адвокат уже почти жених своей кузины Анаис Дезортис.
Что здесь правда, что вымысел — судить трудно, да в конце концов это и не так важно. В переписке Робеспьера ранних лет сохранился ряд писем к молодой девушке, которые написаны с тщательностью литературной шлифовки, свойственной восемнадцатому веку, веку эпистолярного искусства, но в которых не трудно было прочесть и нечто большее.
Робеспьер был деятельным участником местного литературно-артистического общества «Розати» («Друзей роз»). Он вступил в это общество в 1787 году. На тор-жественпо-шутливой церемонии приема его приветствовал бокалом вина и пропетыми в его честь стихами молодой артиллерийский офицер, слывший элегантным кавалером и самым искусным стихотворцем в этом собрании молодых талантов Арраса. Обычай требовал, чтобы вступающий новый член «Друзей роз» тут же, немедля, ответил стихами. Молодой президент аррас-ской академии оказался на высоте. На тот же мотив, слегка фальшивя, Робеспьер пропел сымпровизированное им тут же шуточное стихотворение.
С этим молодым офицером, с таким беспечным и искренним весельем приветствовавшим нового собрата в обществе «Друзей роз», Робеспьеру придется еще не раз встречаться. Это был Лазар Карно — будущий знаменитый организатор обороны Республики и прославленный математик. Пройдут годы, всего лишь несколько лет, и недавние друзья, дружеским звоном бокалов беззаботно праздновавшие чью-либо удачную поэтическую выдумку или острое словцо, снова встретятся — на этот раз строгими, скупыми на слова — на скрытых от посторонних глаз заседаниях Комитета общественного спасения в критические дни Республики, а затем навсегда разойдутся, разделенные непримиримой враждой. Но это будет потом.
III
Гроза, давно ожидаемая, всеми предвиденная и все-таки неожиданная, надвинулась в 1788-1789 годах. В ту пору, когда в провинциальном, далеком от столицы и ее треволнений Аррасе жизнь текла, казалось, особенно тихо, в Париже, а вслед за ним и во всей стране политическая атмосфера уже накалилась до крайности. В стране складывалась революционная ситуация.
Крестьянские мятежи во многих провинциях королевства, выступления в городах доведенного нуждой до отчаяния плебейства, громившего продовольственные лавки, склады, дома богачей, общественное возбуждение в Париже, таинственные сборища в Пале-Рояле, антиправительственные листовки в самых неожиданных местах. Дело дошло до того, что в Итальянской опере к бархату королевской ложи кем-то был приколот лист бумаги, на котором крупными буквами было выведено: «Трепещите, тираны, вашему царству наступает конец!»85
Это ощущение приближающегося конца дошло наконец и до тихого Арраса. И здесь, в провинции Артуа, как и во всем королевстве, все пришло в движение. Веселые шутки, беспечные развлечения в кругу молодых «Друзей роз», сентименталыше-стихи — все сразу отброшено и перечеркнуто. Робеспьер с головой уходит в политическую борьбу.
В начале августа 1788 года было официально объявлено о предстоящем созыве Генеральных штатов. Уже двести лет не собирались Генеральные штаты, и это вынужденное необходимостью решение короля производит громадное впечатление в стране.
Молодой адвокат включается в избирательную борьбу. Он быстро пишет и столь же быстро издает брошюру о необходимости коренной реформы штатов Артуа86. Это сочинение обращено к жителям провинции Артуа и на первый взгляд разбирает вопросы узкоместного характера, не выходящие за границы провинции. Но это первое впечатление обманчиво. Хотя предметом сочинения действительно являются вопросы переустройства провинции Артуа, автор трактует их столь широко, что они теряют свое локальное значение. В этом произведении Робеспьер резко обличает произвол и беззаконие действий губернатора и правительственных властей, критикует налоговую систему, направленную своим острием против третьего сословия. Автор рисует картину полного бесправия и жестокой нужды крестьянства, доведенного до крайней нищеты. Робеспьер говорит о бедствиях крестьян Артуа. Но разве нарисованная им картина страданий народа не отражает в такой же мере и положение в Шампани, Турени и других частях королевства? Резкая критика существующих порядков в Артуа перерастает в критику и осуждение всего существующего во Франции режима.
Брошюра имела огромный успех. Она создала ее автору немало врагов из числа правителей провинции и задетых его критикой. Но еще больше она принесла ему новых друзей. Через короткое время брошюра вышла вторым изданием.
Теперь молодого адвоката хорошо знают и в Аррасе, и в провинции Артуа. Передовые люди Арраса видят в нем многообещающего защитника интересов третьего сословия. Его избирают сначала одним из двадцати четырех выборщиков от третьего сословия города Арраса, а затем, в апреле О789 года, одним из двенадцати депутатов в Генеральные штаты.
Популярность Робеспьера в родном городе растет. Не удивительно, что ему поручают составление сводного наказа от избирателей Аррасского округа. С присущей ему энергией он берется за почетное и ответственное дело. Оно дает ему возможность, кстати сказать, систематизировать и свою собственную программу политических требований.
Наказ аррасских избирателей, составленный Робеспьером, не является каким-либо исключительным документом среди других наказов того времени. Он не поражает ни крайним радикализмом требований, ни формой изложения. Но зато в этом документе последовательно и логично изложены главные демократические требования того времени: уничтожение сословных привилегий, обеспечение свободы личности, свободы печати, свободы совести, справедливое распределение налогов, ограничение прав исполнительной власти и т. д.
Конечно, этот документ не может рассматриваться как политическое кредо Робеспьера накануне революции. Как составитель и редактор сводного наказа, Робеспьер был связан тем материалом, который он обобщал и систематизировал. Но все же этот документ, конечно, соответствовал и собственным взглядам Робеспьера и в значительной мере их отражал.
Как это явствует и из брошюры «К народу Артуа», и из других выступлений Робеспьера 1788 —1789 годов, он еще сохранял в то время много иллюзий. Он полон доверия и благожелательности к королю Людовику XVI, к его добрым намерениям, к его желанию устранить существующие несправедливости. Он полагает, что от воли короля зависит «создать на земле счастливый народ» и соединить навсегда монарха со свободой и счастьем народов. G таким же доверием он относится и к Неккеру, вновь назначенному в 1788 году государственным контролером финансов. Он видит в нем великого реформатора и надеется, что женевский банкир способен спасти страну.
Эти наивные иллюзии не могут быть рассматриваемы как доказательство политической близорукости или отсталости политических взглядов Робеспьера накануне революции. Эти иллюзии были присущи в то время всем представителям третьего сословия. От них не был свободен даже такой зрелый и проницательный политический деятель, как Марат, хотя, конечно, в целом его позиции в то время были левее позиций Робеспьера.
Робеспьер на пороге революции был уже искренним и убежденным демократом. Он сражается против абсолютистского режима и его прислужников, он страстно защищает интересы народа, он осуждает не только со-словно-феодальный иерархический строй, но гневно обличает и своекорыстие богатства. Не случайно в эти переломные дни своей жизни он пишет восторженное «Посвящение Жан-Жаку Руссо», в котором славит своего учителя.
Но тщетно было бы искать в выступлениях Робеспьера дореволюционного времени обращений к народу с призывом добиться с оружием в руках осуществления своих прав. Робеспьер аррасского периода не поднимается еще до понимания необходимости вооруженной борьбы народа за свои права, которое проявил Марат в «Цепях рабства», написанных еще в начале 70-х годов.
При всей искренности демократических чувств и убеждений Робеспьера, при действенности его натуры и стремлении претворить слово в дело (это была одна из самых сильных его черт как политического деятеля) в аррасский период он еще не стал демократом-революционером. По-видимому, правильнее будет сказать, что до революции он был искренним и убежденным демократом, старавшимся претворить свои убеждения в действие, но еще остававшимся во власти конституционно-монархических иллюзий.
