старались наклонить его в противоположную сторону, так что обе женщины не были сброшены в море внезапным толчком, а плавно соскользнули в воду.
Ацерронию, по неразумию кричавшую, что она Агриппина, забили насмерть баграми, веслами и другими попавшимися под руку корабельными принадлежностями, тогда как Агриппина, сохранявшая молчание и по этой причине неузнанная (впрочем, и она получила рану в плечо), сначала вплавь, а потом на одной из встречных рыбачьих лодок добралась до берега и была доставлена на свою виллу.
Там, поразмыслив над тем, с какой целью была она приглашена лицемерным письмом, почему ей воздавались такие почести, каким образом у самого берега не гонимый ветром и не наскочивший на скалы корабль стал разрушаться сверху, словно наземное сооружение, а также приняв во внимание убийство Ацерронии и взирая на свою рану, она решила, что единственное средство уберечься от нового покушения – это сделать вид, что она ничего не подозревает.
Она направляет к сыну вольноотпущенника Агерина с поручением передать ему, что по милости богов и хранимая его счастьем она спаслась от почти неминуемой гибели и что она просит его, сколь бы он ни был встревожен опасностью, которую пережила его мать, отложить свое посещение: в настоящее время ей нужен только отдых.
После этого все с тем же притворным спокойствием она прикладывает к ране целебные снадобья и к телу – согревающие компрессы, а также велит разыскать завещание Ацерронии и опечатать оставшиеся после нее вещи, только в этом действуя без притворства.
А Нерону, поджидавшему вестей о выполнении злодеяния, тем временем сообщают, что легко раненная Агриппина спаслась, претерпев столько бедствий такого рода, что у нее не может оставаться сомнений, кто является их подлинным виновником.
Помертвев от страха, Нерон восклицает, что охваченная жаждою мщения, вооружив ли рабов, возбудив ли против него воинов или воззвав к сенату и народу, она вот-вот появится, чтобы вменить ему в вину кораблекрушение, свою рану и убийство друзей; что же тогда поможет ему, если не придумают чего-нибудь Бурр и Сенека!
И он велит их срочно разбудить и приказывает им немедленно явиться к нему; неизвестно, были ли они заранее посвящены в его замыслы.
И тот и другой долго хранят молчание, чтобы зря не перечить ему или, быть может, считая, что дело зашло так далеко, что если не опередить Агриппину, то ничто уже не спасет Нерона от гибели.
Наконец Сенека, набравшись решимости, взглянул на Бурра и обратился к нему с вопросом, можно ли отдать приказ воинам умертвить Агриппину.
Тот ответил, что преторианцы связаны присягой верности всему дому Цезарей и, помня Германика, не осмелятся поднять руку на его дочь: пусть Аникет сам выполняет обещанное.
Тот, не колеблясь, предлагает возложить на него осуществление этого злодеяния.
В ответ на его слова Нерон говорит, что тогда ему, Нерону, будет даровано самовластие и что столь бесценным даром он будет обязан вольноотпущеннику; так пусть же он поторопится и возьмет с собою людей, готовых беспрекословно повиноваться его приказаниям.
А сам Нерон, узнав о прибытии Агерина, посланного Агриппиной, решает возвести на нее ложное обвинение. Пока тот говорит, Нерон подбрасывает ему под ноги меч, а затем приказывает заключить его в оковы, собираясь впоследствии клеветнически объявить, будто мать императора, задумавшая покуситься на его жизнь и опозоренная тем, что была уличена в преступном деянии, сама себя добровольно предала смерти.
Между тем распространяется весть о несчастном случае с Агриппиной, и всякий, услышав об этом, бежит на берег. Одни поднимаются на откосы береговых дамб, другие вскакивают в лодки, которые там были; третьи входят в воду, насколько позволяет их рост. Некоторые простирают вперед руки; сетованиями, молитвенными возгласами, растерянными вопросами и сбивчивыми ответами оглашается все побережье. Собралась несметная толпа людей с факелами, а когда стало известно, что Агриппина жива, собравшиеся вознамерились пойти к ней с поздравлениями, но разбежались при виде появившегося с угрозами воинского отряда.
Аникет, окружив виллу вооруженной стражей, взламывает ворота и, расталкивая вышедших навстречу рабов, подходит к дверям занимаемого Агриппиною покоя; возле него осталось несколько человек, остальных прогнал страх перед ворвавшимися.
Покой был слабо освещен. Агриппину, при которой находилась только одна рабыня, все больше и больше охватывала тревога: от сына никто не приходит, не возвращается и Агерин: будь дело благополучно, все шло бы иначе; а теперь – пустота и тишина, внезапные шумы – предвестия самого худшего.
Когда и рабыня направилась к выходу, Агриппина, промолвив: «И ты меня покидаешь», – оглядывается на дверь и, увидев Аникета с сопровождающими его триерархом (капитаном) Геркулеем и флотским центурионом (начальником) Обаритом, говорит ему, что если он пришел, чтобы проведать ее, то пусть передаст, что она уже пришла в себя; если – чтобы совершить злодеяние, то она не верит, что такова воля сына, он не отдавал приказа об умерщвлении матери.
Убийцы обступают тем временем ее ложе. Первым ударил ее палкой по голове триерарх. А когда центурион стал обнажать меч, чтобы ее убить, она, подставив ему живот, воскликнула: «Поражай чрево!» – и тот прикончил ее, нанеся ей множество ран.
Ее тело сожгли той же ночью с выполнением самых скромных погребальных обрядов.
Но лишь после свершения этого злодеяния Нерон ощутил всю его непомерность. Неподвижный и погруженный в молчание, а чаще мечущийся от страха и полубезумный, он провел остаток ночи в ожидании того, что рассвет принесет ему гибель» (Тац. Анн. XIV, 3-10).
Нерон
Нерон, сочетавший в себе звериную жестокость с наглым лицемерием, сделал вид, что гибель матери повергла его в скорбь. От своего имени он направил послание римскому сенату, в котором обвинял мать в попытке захвата власти и в покушении на его жизнь, и заявлял при этом, что она сама покончила с собой. Текст этого позорного документа сочинил для Нерона его наставник Сенека.
Тацит пишет:
«Косвенно выказав порицание временам Клавдия, вину за все творившиеся в его правление
