орал, во мне-то сидючи. А после стал про каменную ногу плакать. Жалко, дескать, сиротинушку.

– Я бы эту ногу на шею ему привязала – и за борт, – сказала Лебяжья.

– Пустяки, пустяки, – вздохнула Рысья. – Впрочем, шурин и мне ужасно надоел. Жалко, нога эта очень тяжелая, до берега не дотащить.

– Да что вы все шурин да нога! Этот-то, Плотный, тоже не сахар.

– Не мед, не мед. Можно при случае и в воду.

– Очень важно, очень важно, – запела Лебяжья, – очень важно, «Одуванчик», что ты – лодка. Лодка – это самое свободное существо. Лодки свободней птиц. А у птиц вечные проблемы – кормежка, зимовки, яйца, птенцы. Я, например, никого давно уж не пускаю садиться в себя. Сама по себе плаваю.

– Пустяки, – заметила Рысья, – можно быть свободным, даже если в тебе кто-то сидит. Сидит и пускай себе сидит. А этого, Плотного, лучше бы, конечно, утопить, да ведь неудобно. Он и придумал лодку, и построил.

– Построил? Мало ли кто чего построил?! Придумал, построил, поплавал – и конец. В воду его! Чего тянуть?

Уважительно, с достоинством проходил «Одуванчик» мимо старинных лодок. Притормаживал, кланялся. И хорошо, что не сказал ни слова, хотя имел на это полное право. А действительно, зачем самой- то легкой лодке в мире попусту болтать? Ее разговор – легкость, скорость, движение.

Плавно миновали мы причал, у которого стояли старые, тертые лодки, ушли за поворот, и скрылся лодейный берег. А все-таки не такую уж плохую построил я лодку – скромна, умна, нетороплива, верна. Господи, чего еще надо? Вдруг я вспомнил про край глаза.

Про край-то глаза я ведь совсем забыл, а там были белые стены, башни, купола.

Я поскорее глянул на лес впрямую и не увидел ни черных елок, ни белых стен – ольха да козья ива, стога да туман над лугами.

Проворонил, проворонил, увлекся лодейной болтовней. А ведь, наверно, стены эти и купола было самое важное. В краю-то глаза всегда бывает самое важное.

Опасайтесь лысых и усатых.

Глава XXXIV. РАЗГОВОР КРАЯМИ

Туман растекался от берегов реки, уходил по лугам на лесные поляны.

«Одуванчик» плыл по течению. Он не тыкался носом в берега, обходил острова и коряги.

Я так и не трогал весла. Весло – это приказ для лодки, весло – точное направление, а откуда я сам-то знаю точное направление?

Долго мы плыли – всю ночь, а берега реки как-то особенно не изменились.

Все будто то же самое – и кусты коэьей ивы, и луга, и стога. И главное – солнце. Оно подымалось медленно за туманом – розовое и молочное, но вставало оно вроде бы там, куда вчера садилось.

Неужели это так? Неужели так вертится, так крутит речка Акимка?

Неужели все бежит по одному и тому же лугу?

Я увидел какой-то забор на берегу, а за ним очень знакомую крышу.

Шуршурина, ей-богу, шуршурина, только с другой стороны. И на эту сторону он навешал сушеных грибов да соленых окуней. Огромную петлю по лесам и лугам совершила за ночь речка и снова вернула меня к дому шурина Шуры.

Ладно, хватит с меня шуршуриных крыш. Повернусь-ка к ней боком, погляжу краем глаза. Может, пронесет? Может, не заметят?

– А я тебя давно поджидаю, – послышался голос. – Речка-то все кружит на одном месте, и ты тут обязательно должен был проплыть. Вот я и жду.

«Край глаза, – думал я, – вот важная штука. Вон в краю глаза виден художник Орлов. Стоит себе на берегу, усы топорщит. Интересно глядеть краем глаза. Надо как-то научиться еще и говорить краями. Хватит с нас этих прямых разговоров. Будем говорить краями».

– А ты-то, наверно, и не ожидал, что река так кружит? – сказал Орлов. – Думал – уплыл навеки, а оказался на старом месте. – И Орлов засмеялся. – Что ж ты молчишь-то? – сказал он. – Небось не ожидал?

«Надо что-то ответить, – думал я, – но ответить краем. Только с какого же краю приступить к ответу?»

– Так что, ожидал или не ожидал? – повторил Орлов.

– А туман-то, парень, пожалуй, развеивается, – ответил я и почесал в затылке.

Край, за который я для начала ухватился, лежал на поверхности, в будущем надо было как-то углубляться.

– Давай-ка вот сюда. Здесь удобно пристать, песочек.

– Табаку вот только мало, – сказал я, – и спички отсырели.

Орлов пока не понимал, что я разговариваю с ним краями. Он забрел в воду и, когда «Одуванчик» проходил мимо, ловко ухватил лодку за нос.

– Я все-таки решил с тобой плыть, – сказал Орлов. – У шурина мне делать нечего. Не грибы же с Кларой собирать. Пускай капитан собирает. Его-то место в лодке пока свободно? Так, что ли?

– Вот только лопаты нету, – заметил я, – придется щепкой ковырять.

– Какой лопаты? – поражаясь, спросил Орлов. – Чего ковырять?

– Потому что червь для язя – первое дело, – сказал я. – Да и окунь червя уважает. Ну а язь не возьмет – так на уху всяко сорожонки надергаем.

– Так ты чего? Я не понял: берешь меня с собою или нет?

– Надо, парень, червей копать. Никуда не денешься. Орлов замялся, не зная, как понять края моего разговора. А я краем глаза видел, что он действительно готов в плаванье.

За плечами его был рюкзак, в руке – удочки, забрал, видно, у шурина свои вещички.

– Щепкой наковыряем, – сказал наконец он и, перешагнув через борт, устроился на капитанском месте.

– Долго же ты плавал, – сказал он. – Всю ночь. А я поспал и пошел тебя встречать. А вот червей накопать не догадался, у шурина-то лопата есть. Я уж точно знал, что ты покрутишься, да и назад вернешься. А если сам не захочешь, река тебя вернет. Так ты что – сам вернулся или река вернула?

– А без окуня какая же уха? Без окуня – не уха, а так – рыбный суп. А от сорожонки чего? Сладость, и все.

– Это верно. Без окуня какая же уха, – послышался на берегу голос капитана. В краю глаза, в кустах таволги маячил на берегу капитан-фотограф, рядом с ним светилось призрачное голубое пятно, которое в краю глаза пока что не умещалось.

– Вы что же это, поплыли? А нас бросили? – спросил капитан. – Мы тоже с вами.

– Куда это? – недовольно сказал Орлов. – Лодка перегружена. Вам никак не влезть.

– А мы рюкзаки на руки возьмем, – сказал капитан. – А сами на место рюкзаков сядем.

Орлов молчал. Я хотел сказать что-нибудь каким-нибудь краем, да края-то мои почти что исчерпались. Ну, одну, две фразы я бы еще мог найти, но ведь не больше.

– Так вы что же? Не согласны, что ли? Бросаете нас? – настойчиво сказал капитан. – Если не согласны, так и скажите.

– А туман-то, парень, – сказал неожиданно Орлов. – Туман-то, пожалуй, развеялся.

Ломая кусты таволги и молочая, капитан-фотограф вылез на берег, хлюпая по воде огромными сапогами, вошел в воду, ухватил лодку за борт. Голубое и призрачное пятно потихоньку пробивалось за ним.

– Убери-ка ногу, – сказал капитан Орлову. – И эту убери, вот сюда передвигайся, сюда, сюда, на пассажирское место. Рюкзак будешь в руках держать.

Орлов молча задвигался, а капитан сопел и ковырялся в лодке у меня за спиной. Я как-то не обращал на все это внимания и даже отключил от всех этих дел края своих глаз. Я глядел на поверхность реки – не

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату