— Это звучит очень разумно, дитя, как почти все, что вы говорите. Ладно, если мы еще когда-нибудь встретимся, Хетти, вы найдете во мне друга, что бы там ни утверждала ваша сестра. Признаться, я недолюбливал вашу матушку, потому что мы совсем по-разному смотрели на многие вещи, зато ваш отец — старый Том — и я подходили друг к другу, как меховая куртка к хорошо сложенному мужчине. Я всегда полагал, что старый Плавучий Том Хаттер славный парень, и готов повторить это перед лицом всех врагов как ради него, так и ради вас.
— Прощайте, Непоседа, — сказала Хетти, которой теперь так же страстно хотелось ускорить отъезд молодого человека, как она желала удержать его всего за минуту перед тем; впрочем, она не могла дать себе ясного отчета в своих чувствах. — Прощайте, Непоседа, будьте осторожны в лесу. Я прочитаю ради вас главу из библии, прежде чем лягу спать, и помяну вас в своих молитвах.
Это означало затронуть тему, которая не находила отклика в душе Марча; поэтому, не говоря более ни слова, он сердечно пожал руку девушке и вернулся в пирогу. Минуту спустя оба искателя приключений уже находились в сотне футов от ковчега, а еще через пять или шесть минут окончательно исчезли из виду. Хетти глубоко вздохнула и присоединилась к сестре и делаварке.
Некоторое время Зверобой и его товарищ молча работали веслами. Решено было, что Непоседа высадится на берег в том самом месте, где он впервые сел в пирогу в начале нашей повести.
Гуроны не очень бдительно охраняли это место, и, кроме того, надо было надеяться, что Непоседе там легко будет ориентироваться в лесу. Не прошло и четверти часа, как они достигли цели и очутились в тени, отбрасываемой берегом, в непосредственной близости от намеченного пункта; тут они перестали грести, чтобы на прощание пожать друг другу руку. При этом они старались, чтобы их не услышал какой- нибудь индеец, который мог бы в это время случайно бродить по соседству.
— Попытайся убедить офицеров выслать отряд против гуронов, как только доберешься до форта, Непоседа, — начал Зверобой, — и лучше всего, если ты сам вызовешься проводить их. Ты знаешь тропинки и очертания озера и можешь это сделать лучше, чем обыкновенные разведчики. Сперва иди прямо к гуронскому лагерю и там ищи следы, которые должны броситься тебе в глаза. Одного взгляда на хижину и ковчег — будет достаточно, чтобы судить, в каком положении находятся делавар и женщины. На худой конец, тут представляется хороший случай напасть на след мингов и дать этим негодяям урок, который они надолго запомнят. Для меня, впрочем, это не имеет значения, потому что моя участь решится раньше, чем сядет солнце, но для Джудит и Хетти это очень важно.
— А что будет с тобой, Натаниэль? — спросил Непоседа с интересом, обычно не свойственным ему, когда речь шла о чужих делах. — Что будет с тобой, как ты думаешь?
— Тучи собрались черные и грозные, и я стараюсь приготовиться к самому худшему. В сердца мингов вселилась жажда мести, и стоит им немного разочароваться в своих надеждах на грабеж, или на пленных, или на возвращение Уа-та-Уа — и мне не избежать пыток.
— Это скверное дело, и надо помешать ему, — ответил Непоседа, который не видел различия между добром и злом, как это обычно бывает с себялюбивыми и грубыми людьми. — Какая жалость, что старик Хаттер и я не сняли скальпа со всех тварей в их лагере в ту ночь, когда мы первый раз сошли на берег! Если бы ты не остался позади, Зверобой, нам бы это удалось. Тогда бы и ты не очутился теперь в таком отчаянном положении.
— Скажи лучше, что жалеешь о том, что вообще взялся за эту работу. Тогда бы у нас не только не дошло до драки с индейцами, но Томас Хаттер остался бы жив, и сердца дикарей не пылали бы жаждой мщения. Девушку убили тоже очень некстати, Гарри Марч, и ее смерть лежит тяжелым бременем на нашем добром имени.
Все это было столь несомненно и казалось теперь столь очевидным самому Непоседе, что он молча опустил весло в воду и начал гнать пирогу к берегу, как бы спасаясь от терзающих его угрызений совести.
Через две минуты нос лодки легко коснулся прибрежного песка. Выйти на берег, вскинуть на плечи котомку и ружье и приготовиться к походу на все это Непоседе потребовалась одна секунда, и, проворчав прощальное приветствие, он уже тронулся с места, когда вдруг какое-то внезапное наитие принудило его остановиться.
— Неужели ты и впрямь хочешь отдаться в руки этих кровожадных дикарей, Зверобой? — сказал он с гневной досадой, к которой, однако, примешивалось гораздо более благородное чувство. — Это будет поступок безумного или дурака.
— Есть люди, которые считают безумием держать свое слово, и есть такие, которые смотрят на это совсем иначе, Гарри Непоседа. Ты принадлежишь к первым, я — ко вторым. Я получил отпуск, и, если только мне не изменят силы и разум, я вернусь в индейский лагерь завтра до полудня.
— Что значит слово, данное индейцу, или отпуск, полученный от тварей, которые не имеют ни души, ни имени!
— Если у них нет ни души, ни имени, то у нас с тобой есть и то и другое, Гарри Марч. Прощай, Непоседа, быть может, мы никогда больше не встретимся, но желаю тебе никогда не считать данное тобой честное слово за мелочь, с которой можно не считаться, лишь бы избежать телесной боли или душевной муки.
Теперь Марчу хотелось возможно скорей уйти прочь.
Ему были чужды благородные чувства товарища, и он ушел, проклиная безрассудство, побуждающее человека идти навстречу собственной гибели, Зверобой, напротив, не выказывал никаких признаков волнения. Он спокойно постоял на берегу, прислушиваясь, как неосторожно Непоседа пробирается сквозь кусты, неодобрительно покачал головой и затем направился обратно к пироге. Прежде чем снова опустить весло в воду, молодой человек бросил взгляд на пейзаж, открывавшийся перед ним при свете звезд. Это было то самое место, с которого он впервые увидел озеро. Тогда оно во всем своем великолепии золотилось под яркими лучами летнего полдня; теперь, покрытое тенями ночи, оно казалось печальным и унылым. Горы поднимались кругом, как черные ограды, заслонявшие весь мир, и слабый свет, еще мерцавший на самой середине водной глади, мог служить недурным символом слабости тех надежд, которые сулило Зверобою его собственное будущее. Тяжело вздохнув, он оттолкнул пирогу от берега и уверенно двинулся обратно к ковчегу и «замку».
Глава 24
Мед часто переходит в желчь, сияние
И радость — в тьму и горькое страданье,
В позор открытый — тайна наслажденья,
В невольный постобжорства скрытый пир,
Надутый титул — в рубище из дыр,
А сладость речи — в горькое смущенье.
Джудит с тайным нетерпением поджидала на платформе возвращения Зверобоя. Когда он подъехал к «замку», Уа-та-Уа и Хетти уже покоились глубоким сном на постели, принадлежавшей двум сестрам, а делавар растянулся на полу в соседней комнате. Положив ружье рядом с собой и закутавшись в одеяло, он уже грезил о событиях последних дней. В ковчеге горела лампа; эту роскошь семья позволяла себе в исключительных случаях.
Судя по форме и материалу, лампа эта была из числа вещей, хранившихся прежде в сундуке.
Лишь только девушка разглядела в темноте очертания пироги, она перестала беспокойно расхаживать взад и вперед по платформе и остановилась, чтобы встретить молодого человека. Она помогла ему привязать пирогу; было ясно, что она хочет скорее начать разговор. Когда все необходимое было сделано, она в ответ на вопрос Зверобоя рассказала, каким образом устроились на ночлег товарищи. Он слушал ее внимательно, ибо по серьезному и озабоченному виду девушки легко было догадаться, что
