Дед Андрий топтался по хате и блестел, как в опере, новеньким молескиновым пиджачком.
— Самогон вчера варили? — спросил Задоров.
— Та вчера, — сказал дед Андрий, растерянно почесывая бородку и поглядывая на Таранца, извлекающего из-под лавки в переднем углу полную четверть розово-фиолетового нектара.
Дед Андрий вдруг обозлился и бросился к Таранцу, оперативно правильно рассчитывая, что легче всего захватить его в тесном углу, перепутанном лавками, иконами и столом. Таранца он захватил, но четверть через голову деда спокойно принял Задоров, а деду досталась издевательски открытая% обворожительная улыбка Таранца:
— А что такое, дедушка?
— Як вам не стыдно! — с чувство закричал дед Андрий. — Совести на вас нету, по хатам ходите, грабите! И дивча с собою привели. Колы вже покой буде людям, колы вже на вас лыха годына посядэ?..
— Э, да вы, диду, поэт, — сказал с оживленной мимикой Карабанов и, подпершись дрючком, застыл перед дедом в декоративно-внимательной позе.
— Вон из моей хаты! — закричал дед Андрий и схвативши у печи огромный рогач, неловко стукнул им по плечу Волохова.
Волохов засмеялся и поставил рогач на место, показывая деду новую деталь событий:
— Вы лучше туда гляньте.
Дед глянул и увидел Таранца, слезающего с печи со второй четвретью самогона, улыбающегося по-прежнему искренно и обворожительно. Дед Андрий сел на лавку, опустил голову и махнул рукой.
К нему подсела Лидочка и ласково заговорила:
— Андрию Карповичу! Вы ж знаете: запрещено ж законом варить самогонку. И хлеб же на это пропадает, а кругом же голод, вы же знаете.
— Голод у ледаща (лодыря). А хто робыв, у того не буде голоду.
— А вы, диду, робылы? — звонко и весело спросил Таранец, сидя на печи.
— А можэ, у вас робыв Степан Нечипоренко?
— Степан?
— Ага ж, Степан. А вы его выгнали и не заплатили и одежи не далы, так он в колонию просится.
Таранец весело щелкнул языком на деда и соскочил с печи.
— Куда все это девать? — спросил Задоров.
— Разбейте все на дворе.
— И аппарат?
— И аппарат.
Дед не вышел на место казни, — он остался в хате выслушивать ряд экономических, психологических и социальных соображений, которые с таким успехом начала перед ним развивать Лидия Петровна. Хозяйские интересы на дворе представляли собаки, сидевшие по углам, полные негодования. Только когда мы выходили на улицу, некоторые из них выразили запоздавший бесцельный протест.
Лидочку Задоров предусмотрительно вызвал из хаты:
— Идите с нами, а то дед Андрий из вас колбас наделает…
Лидочка выбежала, воодушевленная беседой с дедом Андрием:
— А вы знаете, он все понял! Он согласился, что варить самогон — преступление.
Хлопцы ответили смехом. Карабанов прищурился на Лидочку:
— Согласился? От здорово. Як бы вы посидели с ним подольше, то он и сам разбил бы аппарат? Правда ж!
— Скажите спасибо, что бабы его дома не было, — сказал Таранец, — до церкви пошла, в Гончаровку. Про то вам еще с верхолыхой поговорить придется.
Лука Семенович Верхола часто бывал в колонии по разным делам, и мы иногда обращались к нему по нужде: то хомут, то бричка, то бочка. Лука Семенович был талантливейший дипломат, разговорчивый, услужливый и вездесущий. Он был очень красив и умел холить курчавую ярко-рыжую бороду. У него было три сына: старший, Иван, был неотразим на пространстве радиусом десять километров, потому что играл на трехрядной венской гармонике и носил умопомрачительные зеленые фуражки.
Лука Семенович встретил нас приветливо:
— А, соседи дорогие! Пожалуйте, пожалуйте! Слышал, слышал, самовары шукаете? Хорошее дело, хорошее дело. Сидайте! Молодой человек, сидайте ж на ослони ось. Ну, как? Достали каменщиков для Трепке? А то я завтра поеду на Бригадировку, так привезу вам. Ох, знаете, и каменщики ж!.. Та чего ж вы, молодой человек, не сидаете? Та нема в мэнэ аппарата, нэма, я таким делом не занимаюсь! Низзя! Что вы… как можно! Раз совецкая власть сказала — низзя, я ж понимаю, как же… Жинко, ты ж там не барыся, — дорогие ж гости!
На столе появилась миска, до краев полная сметаны, и горка пирогов с творогом. Лука Семенович упрашивал, не лебезил, не унижался. Он ворковал приветливым открытым басом, у него были манеры хорошего хлебосольного барина. Я заметил, как при виде сметаны дронули сердца колонистов: Волохов и Таранец глаз не могли отвести от дорого угощения. Задоров стоял у двери и, краснея, улыбался, понимая полную безвыходность положения. Карабанов сидел рядом со мной и, улучив подходящий момент, шептал:
— От и сукин же сын!.. Ну, що ты робытымешь? Ий-богу, приыйдется исты. Я не вдержусь, ий-богу, не вдержусь!
Лука Семенович поставил Задорову стул:
— Кушайте, дорогие гости, кушайте! Можно было бы и самогончику достать, так вы ж по такому делу…
Задоров сел против меня, опустил глаза и закусил полпирога, обливая свой подбородок сметаной; у Таранца до самых ушей протянулись сметанные усы; Волохов пожирал пирог за пирогом без видимых признаков какой-либо эмоции.
— Ты еще подсыпь пирогов, — приказал Лука Семенович жене. — Сыграй, Иване…
— Та в церке ж служиться, — сказала жинка.
— Это ничего, возразил Лука Семенович, — для дорогих гостей можно.
Молчаливый, гладкий красавец Иван заиграл «Светит месяц». Карабанов лез под лавку от смеха:
— От так попали в гости!..
После угощения разговорились. Лука Семенович с великим энтузиазмом поддерживал наши планы в имении Трепке и готов был прийти на помощь всеми своими хозяйскими силами:
— Вы не сидить тут, в лесу. Вы скорийше туды перебирайтесь, там хозяйского глазу нэма. И берить мельницу, берить мельницу. Этой самый комбинат — он не умеет этого дела руководить. Мужики жалуются, дуже жалуются. Надо бывает крупчатки змолоть на пасху, на пироги ж, так месяц целый ходишь-ходишь, не добьешься. Мужик любит пироги исты, а яки ж пироги, когда нету самого главного — крупчатки?
— Для мельницы у нас еще пороху мало, — сказал я.
— Чего там «мало»? Люди ж помогут… Вы знаете, как вас тут народ уважает. Прямо все говорят: вот хороший человек.
В этот лирический момент в дверях появился Таранец, и в хате раздался визг перепуганной хозяйки. У Таранца в руках была половина великолепного самогонного аппарата, самая жизненная его часть — змеевик. Как-то мы и не заметили, что Таранец оставил нашу компанию.
— Это на чердаке, — сказал Таранец, — там и самогонка есть. Еще теплая.
Лука Семенович захватил бороду кулаком и сделался серьезен — на самое короткое мнгновение. Он сразу же оживился, подошел к Таранцу и остановился против него с улыбкой. Потом почесал за ухом и прищурил на меня один глаз:
— С этого молодого человека толк будет. Ну, что ж, раз такое дело, ничего не скажу, ничего… и даже не обижаюсь. Раз по закону, значить — по закону. Поломаете, значит? Ну что ж… Иван, ты им помоги…
Но Верхолыха не разделила лояльности своего мудрого супруга. Она вырвала у Таранца змеевик и закричала:
