встрепенулись и повели носами. Они заметно прибавили усилий, и через некоторое время Раулена заметила:
– Дымом пахнет.
В неверном свете нарождающейся луны у подножия хребта показались далекие дымы, вонзенные в темное, усыпанное звездами небо.
– Вот мы и приехали, – сказал Айвангу и придержал собак.
Нарта остановилась. Раулена с недоумением посмотрела на Айвангу.
– Я хочу обнять тебя наедине. Там люди, чужие глаза, а ты моя, и только моя. Иди ко мне, жена моя, Раулена!
С середины небосклона сорвалась звездочка и покатилась вниз, ударилась о холодную, покрытую снегом землю и погасла.
От звона бубнов дрожали стены из обстриженной оленьей замши. Певец и оленный человек Рэнто давал празднество в честь приезда своих друзей с морского побережья. В котлах, навешенных над жаркими кострами, варилось оленье мясо.
Еще с утра Рэнто похвалился Айвангу:
– Я тебе покажу наше древнее празднество, которое никогда не видели на морском побережье, да и здесь забылось оно.
Когда рассвело, быстроногие юноши пригнали из стада ездовых оленей, запрягли в легкие беговые нарты с гнутыми полозьями. Рэнто посадил гостя на нарту и повез в стадо. Пастухи отбили обреченных на заклание животных и повели ближе к ярангам, чтобы женщины могли тут же разделывать убитых оленей.
Пастухи ловко накидывали на ветвистые рога чауты [5], валили животных и кололи острыми ножами, вонзая их в сердце. Рэнто ходил среди поверженных оленей, брал пригоршнями горячую кровь и кидал на три стороны – к востоку, к западу и к зениту. Горячие капли глубоко проникали в снег и горели красными искрами.
От множества людских ног, от копыт мятущихся оленей снег разрыхлился. Пропитанный кровью, мочой и калом перепуганных животных, он потемнел и пахнул тяжело.
– Гляди, анкалин! [6] – сказал Рэнто Айвангу. – Смотри, как оленный человек живет.
Множество только что освежеванных туш, лоснящиеся от жира лица оленеводов – все создавало впечатление, что в тундре людям еда достается легко.
Празднество было в разгаре. Несколько оленьих шкур, снятых с животных вместе с головами и ногами, были положены на жертвенные доски с вырезанными на них священными ликами. Огромные тени бегали по стенам большой яранги, по меховым занавесам многочисленных пологов.
Айвангу сидел на почетном месте и не переставал дивиться. Он никогда не бывал в такой яранге, и даже самое большое помещение, какое он видел – кают-компания на полярной станции, – едва заняло бы половину площади жилища певца-оленевода.
Весь обширный чоттагин был украшен ивовыми ветвями с пожухлыми листьями. Трещал огонь. Дым, смешанный с сытным запахом горячего мяса, поднимался кверху, стлался волнами, щекотал ноздри.
В напряженной тишине слышались отрывистые команды Рэнто. Певца сопровождали два изможденных старика, похожих лицами на деревянных идолов, на которых лежали оленьи головы. Рэнто поднял большой бубен. Два меньших бубна взяли старики и запели дрожащими старческими голосами. Как ни напрягал слух Айвангу, он долго не мог уловить значения слов, хотя они и напоминали чукотские. Изредка в старческое пение вплетал свой голос Рэнто.
Они пошли по кругу, на мгновение останавливаясь возле каждой оленьей головы. Здесь Рэнто повышал свой голос и обращал свое лицо вверх, туда, где в дымовое отверстие глядели яркие зимние звезды:
Пусть на нашей земле всегда будет вдоволь мяса!
И люди, которые ходят на Двух ногах за четырехногими,
Никогда не знают голода и не ощущают пустоты в желудках.
Если луна каждый раз уменьшается, а солнце холодеет каждую зиму,
Это не значит, что и наши стада должны уменьшаться, худеть наши олени.
Земля своим мохом кормит наших друзей четвероногих.
Четвероногие мясом своим кормят двуногих!
Рэнто пел с полузакрытыми глазами.
Айвангу слушал и чувствовал в пении Рэнто что-то схожее с тем, что он узнавал по радио вместе с Геной Рониным. Может быть, потому, что и в песнях оленевода и в музыке великих композиторов отражалась жизнь, какой она была на самом деле.
Бубны перешли в руки молодых парней, которые затянули веселую песню. Невидимые до этого женщины вышли из темных углов, из теней, кинутых огромным пламенем костров на стены яранги, и стали плясать, показывая свою гибкость, проворство своих рук и ног.
Рэнто подсел к Айвангу и отер с лица обильный пот.
– Этот обряд забыли даже старики, – сказал он, тяжело дыша. – А я помню. Еще дед мой ходил с бубном мимо оленьих голов и говорил эти слова… Тебе понравилось?
Айвангу молча наклонил голову.
Началось пиршество. Народу в чоттагине было немало, и чаша со спиртом долго обходила всех.
Рэнто опьянел и начал похваляться своими стадами:
– У меня достаточно оленей. Хватит и тебе. Оставайся у меня в стойбище, будешь моим другом… Твой музыкальный ящик будет тешить нам слух. А еды у нас вдоволь.
Патефон не умолкал. Он пел о темной ноченьке, про Дуню-тонкопряху до поздней ночи, пока новорожденный серпик луны не поблек перед светом нового дня.
Рэнто отвел отдельный полог своему гостю. Раулена ждала своего мужа. Она была радостная и оживленная, будто выпила спирта. Она ласкалась к мужу, истосковавшаяся, жаркая.
– Как хорошо нам здесь! Сколько еды, теплой одежды! Вот эти пыжиковые шкурки, – она показала на кучу в углу, – мне сегодня подарила жена Рэнто…
В душном маленьком пологе, сшитом из отборных оленьих шкур, весь остаток ночи пылала жаркая любовь.
За утренним чаепитием Рэнто пожаловался на свое житье. Он и глава стойбища и председатель туземного Совета. Все идут к нему со своими бедами; если заспорят, тоже к нему обращаются. Он порылся в берестяной шкатулке и вытащил удостоверение, выданное Тэпкэнским райисполкомом, в котором говорилось, что середняк Рэнто избран председателем Тузсовета большинством голосов стойбища.
– Мои предки издавна служили русским, – с гордостью сказал Рэнто и выложил на столик большую бронзовую медаль.
С трудом при мерцающем свете костра Айвангу прочитал надпись:
«Сия медаль дается от имени Ея Императорского Величества Всероссийской Государыни Имлерату и его потомкам за усердие его к Россиянам и за обещанное им вспоможение в исполнении Ея повеления; да и впредь несумненно надеяться могут всегда на покровительство Ея Величества, ежели исполнят на деле то, что обещали на словах».
– Это царская медаль, – сказал Айвангу.
– От русских же, – напомнил Рэнто.
– Разные русские бывают, – многозначительно заметил Айвангу.
– Но все, которых я знал, были настоящими людьми, – живо ответил Рэнто, пряча удостоверение и медаль.
Наступил новый день в оленеводческом стойбище. Вернулись пастухи, которые уходили на ночное дежурство в стадо, вместо них отправились другие с легкими посохами в руках, растворяясь в белизне тундры. Айвангу бродил между ярангами стойбища. Жилища приткнулись к высокому берегу реки Кораваам. Впереди стоял шатер старейшины стойбища Рэнто, остальные располагались немного поодаль. Всего в стойбище было семь яранг. На воткнутом в снег шесте в меховом мешке болтался младенец и кричал, тараща из опушки черные глазенки. Ни одной собаки не было видно. Упряжку Айвангу надежно рассадили на цепи.
Что будет делать Айвангу в оленеводческом пастбище? Тундрового человека кормят ноги. На собачьей упряжке не станешь пасти стадо. Как он раньше об этом не подумал? Но он стремился сюда только потому, что здесь еще в силе старый закон, и Раулена останется его женой… А как и чем жить? Ведь недаром Рэнто вчера пел:
Земля своим мохом кормит наших друзей четвероногих.
Четвероногие мясом своим кормят двуногих…
Полдня переходил Айвангу из яранги в ярангу. В каждом шатре его встречали как желанного гостя: многие отлично знали его отца Сэйвытэгина. Оленеводы жаловались на отсутствие чая, табака.
– К вам развозторг будет ходить, – обещал Айвангу. – Товары разные возить будут. Пришлют учителя детишек учить грамоте. Нельзя так жить при новой жизни. Советская власть – власть для всех.
Никто не уполномочивал Айвангу говорить от имени советской власти, так получилось само собой.
В одной из яранг его и нашел Рэнто в самый разгар беседы о том, кто такой Ленин.
– Напрасно вы думаете, что Ленин сказочный великан. Он был обыкновенный человек, иначе он не понял бы нужды бедных людей. Ленин создал первую газету – об этом мне рассказывал русский большевик Петр Яковлевич Белов, мой друг. Я тоже немного умею делать газету.
Айвангу тепло попрощался с пастухами, обещав снова зайти.
– Беда пришла, – тихо сказал Рэнто. – Нежданные гости приехали.
Айвангу сразу догадался: Кавье.
