Дорога от мельницы шла в гору и с обеих сторон была обсажена небольшими деревцами. Санька пустился в путь. Он не отдавал себе отчета в том, куда и зачем идет, и почти бессознательно шагал босыми ногами по мягкой дороге. За ним флегматично следовал его телохранитель Мойпес, который меланхолически обнюхивал каждый камешек, каждый кустик. Поднявшись на самый верх дороги, Рыжик остановился в недоумении. Перед ним золотистым ковром легло обширное поле. Колосья почти уже спелого хлеба гнулись к земле, а между ними, точно играя в прятки, скрывались голубые васильки. Солнце склонялось к западу, и жара значительно спала. Направо от дороги, где кончалось поле, Рыжик увидал много белых домиков, утопавших в зелени деревьев, а за домиками вырисовывалась деревянная церковь с золотым крестом.
«Вот так забрался я куда… До другого города!» — мысленно воскликнул мальчик и тревожно стал оглядываться во все стороны.
Санька во всей своей жизни, за исключением ближайших окрестностей родного города, никуда не ходил и ничего не видал. Вот почему он деревню принял за город, вообразив, что он очень далеко ушел. Сердце мальчика еще сильнее забилось в груди, и к глазам подступили слезы. По дороге то и дело попадались люди и возы, нагруженные мешками. Медленно и лениво тащились волы, запряженные попарно, неприятно скрипели колеса телег, в воздухе поминутно слышались понуканья, а пыль темными тучами поднималась над полем и закрывала собой белевшую вдали деревню и церковь. Налево, вдоль дороги, тянулась глубокая канава, заросшая травой. Канава эта отделяла дорогу от поля.
Рыжик, желая скрыться с глаз прохожих и проезжающих, спрыгнул в канаву, улегся на дне ее и заплакал горькими слезами. Мойпес, видя, что хозяин плачет, поднял морду и жалобно завыл, как бы вторя ему. Концерт этот длился несколько минут. Вдруг собака перестала выть, поджала хвост и, оскалив зубы, тихо заворчала.
— Вы чего здесь хохочете? — послышался чей-то голос.
Мальчик торопливо вытер глаза и поднял голову. На краю дороги, наклонившись над канавой, стоял человек небольшого роста, одетый самым смешным образом. На нем болтался широчайший серого цвета балахон с двумя крыльями вместо рукавов; ноги его были обуты в желтые башмаки с большими красными пуговицами, а на голове красовалась черная шляпа с такими огромными полями, что издали ее можно было принять за зонтик. Такого одеяния Санька еще никогда ни на ком не видывал. Сам незнакомец был еще более смешон, чем его костюм. Безволосое лицо его имело форму правильного треугольника: острый подбородок и широкие скулы. Рот у него был чуть ли не до ушей, губы толстые, влажные и загнутые вверх, как у негра. Сам он был мал и худ до того, что его легко можно было принять за мальчика, если бы не его морщинистое и помятое лицо. Глаза у него были почти такие же, как у Мойпеса: круглые, без ресниц.
— Можно мне к вам в гости? — тоненьким голоском пропел незнакомец и прыгнул в канаву.
Мойпес заворчал на него.
— Что он говорит? — указывая глазами на собаку, спросил незнакомец у Саньки и при этом скорчил такую рожу, что мальчик едва-едва не прыснул со смеху.
— Я хоть человек образованный, — продолжал он, — но собачьему языку до сих пор не выучился. Ну-с, а теперь здравствуйте, дяденька! — протянул он мальчику руку. — Как поживаете? Здорова ли ваша жена, дети?..
Санька наконец не выдержал и хихикнул.
— А, вы и смеяться умеете! Это хорошо. А позвольте вас спросить, куда вы путь держите?
Рыжик молчал.
— Что же вы молчите, милый пастушок?
— Я теперь не пастух, а иду я в Москву! — вдруг выпалил Санька.
— В Москву-у?! — воскликнул маленький человек и так вытянул физиономию, что она сделалась похожа на большую редьку.
Взглянув ему в лицо, Санька покатился со смеху. Он от души хохотал, забыв о своем горе.
— Что с вами случилось, дядя? Где у вас болит? — совершенно серьезно стал спрашивать у него незнакомец.
Эти вопросы еще пуще усилили смешливое настроение Рыжика, и он залился неудержимым смехом.
— Как вас зовут, любезный? — опять пристал незнакомец, когда мальчик наконец успокоился и его лицо снова приняло серьезное выражение.
— Санька, — последовал короткий ответ.
— Санька? — протянул незнакомец. — А вы русский?
— Русский.
— Странно. Вы русский, а зовут вас Санька. Таких имен нет у русских… Александр есть, а Саньки нет. Хоть какой угодно календарь возьмите — не найдете… Ну, да, впрочем, это все равно. А как вас дразнят?
— Никак.
— Вот и неправда. Я знаю, как вас дразнят…
— А как?
— Рыжиком.
— А ты почем знаешь? — изумился мальчик.
— Я, дяденька, все знаю: я умный. Когда я вижу рыжего, ни за что не скажу, что он голубой или фиолетовый… Итак, мы с вами познакомились. Теперь можно перейти на «ты». Скажи же мне, Рыжик, из какой ты деревни?
— Я не из деревни, а из города, — становясь все смелее, заметил мальчик.
— Вот как! А город твой как называется?
— Не знаю, — совершенно искренне ответил Санька.
Он действительно не знал, как называется его город. Ему никогда не приходилось слышать название родного города.
— Тэк-с… Названия ты не знаешь, а может быть, ты знаешь, где он находится?
— Знаю: вон там, за рощей.
— Ого, как далеко ты зашел…
— Я еще дальше уйду! — хвастливо проговорил мальчик.
— А домой?
— Домой не пойду.
— Почему?
— Катерины боюсь: я разогнал свиней.
— Вот как… И умный же ты человек! Ну, а вот этот господин с тобой пойдет? — указывая на собаку, продолжал расспрашивать незнакомец.
— Со мною.
— Как его зовут?
— Мойпес.
— Я спрашиваю, как его зовут, а не чей он…
— Его так и зовут: Мойпес, — сказал Рыжик.
— Хорошее имя! А ну-ка, господин Мойпес, позвольте и с вами познакомиться…
С этими словами незнакомец протянул руку и хотел было погладить Мойпеса по голове, но, едва только рука коснулась шерсти, собака оскалила зубы и заворчала. Маленький человечек, точно обжегшись, быстро отдернул руку и съежился в комочек.
Рыжик расхохотался.
— Он пива не пьет? — спросил незнакомец, указывая на Мойпеса.
— Нет, — сквозь смех ответил мальчик.
— А почему же у него такая густая октава? Ишь зарычал, лохматый, точно гром прокатился. Ну, да мы с ним еще споемся… Вот что, Рыжик: кушать хочешь?
— Хочу.
— Вот и прекрасно. Давно бы так сказал… Давай пообедаем!
Проговорив это, незнакомец стал вытаскивать из карманов своей крылатки печеную картошку и складывать ее возле себя.
