Раз вечером, часов в шесть, а дело было в декабре, взошла луна и отразилась в воде пруда, как в большом зеркале. В это время к пруду подошел какой-то человек и стал поить своего осла. Пока осел пил, ветер вдруг переменился и нагнал на небо тучи, так что стало совсем темно.
Хозяин осла испугался и побежал от пруда, крича:
— Мой осел пил воду и проглотил луну! Мой осел проглотил луну!
На его вопли сбежались все жители Монтастрюка.
— Чего ты так раскричался?
— Мой осел проглотил луну! Мой осел проглотил луну!
Монтастрюкцы поглядели на небо, на пруд и заплакали, завопили:
— Его осел проглотил луну! Его осел проглотил луну!
Тотчас перед церковью собралось на совет все местное начальство.
— Приведите осла, который проглотил луну.
Привели осла.
— Осел! Это ты проглотил луну?
Осел поднял хвост и заорал.
— Вот, ты сам сознаешься, что проглотил луну! Что мы теперь будем делать, как нам ходить ночью? Ведь в темноте ничего не видно.
Осел опять поднял хвост и заорал.
— Ага! Вот как ты ведешь себя на суде! Хорошо же! Мы тебя приговариваем к смерти. Ты будешь повешен.
Через десять минут осла повесили на дереве.
Но тут один из судей спохватился.
— Друзья, — сказал он, — мы превысили наши полномочия. Нам разрешается приговаривать к смерти. Но казнить мы не имеем права. Это право принадлежит только главному судье в Лектуре. На его месте я был бы очень недоволен тем, что здесь только что произошло! Знаете что: чтобы его умилостивить, пошлем ему целый воз разной домашней птицы. Отошлем и мертвого осла. Главный судья позовет хорошего хирурга, чтобы извлечь луну у осла из брюха. Кроме того, в Лектуре найдется немало высоких лестниц. Если поставить такую лестницу на колокольне лектурского собора, то, я думаю, какой-нибудь ловкий и смелый слесарь отыщет способ приколотить луну на ее место в небе.
Сказано — сделано. Двенадцать молодых монтастрюкцев тотчас отправились в путь, нагруженные дарами для главного судьи — курами, индюками, гусями, утками. Другие двенадцать несли на плечах длинный дубовый шест, на котором был подвешен за четыре ноги мертвый осел.
Пока не миновали Флеранс, все шло хорошо. Но за Флеран-сом волки из Рамьерского леса учуяли запах дохлого осла и примчались стаями, рыча словно бешеные. Монтастрюкцы в страхе, побросав птиц и осла, галопом понеслись обратно в Монтастрюк.
В один миг волки сожрали всех птиц и до костей обглодали осла.
На другой день вечером взошла луна и сияла на небе, как обычно.
Монтастрюкские судьи вздохнули с облегчением.
— Рамьерские волки оказали нам громадную услугу, — говорили они. — Осел съеден, и главный судья в Лектуре не узнает, что мы сами повесили эту скотину. Ну, а что касается луны, которую осел проглотил, — она, как видите, оказалась хитрее волков. Она от них ускользнула и сама вернулась на свое место в небе.
Крестьянин жил в деревне, а король — в столице, в Мадриде. Деревня была далеко от Мадрида, и, конечно, король ничего не слыхал о крестьянине. Зато крестьянин знал многое про короля.
Он знал, что король живет в огромном дворце, что ест он самые лучшие кушанья, что подают ему их на золоте, что у него множество слуг и все его боятся — не только слуги, даже министры, разодетые в шелк и бархат. «И конечно, этот король ростом с великана! — так думал крестьянин. — Не будь он таким высоченным и сильным, почему бы люди стали его бояться!» Одним словом, захотелось крестьянину на короля подивиться, посмотреть на него собственными глазами.
Пришел к жене и сказал:
— Марианна, не пойти ли мне в столицу короля посмотреть? Что ты на это скажешь!1
— Я скажу тебе, что ты последний дурень, и не дам денег на дорогу, — рассудительно отвечала жена. — У нас в доме всего три реала, к зиме надо купить и то и другое, а король обойдется и без тебя!
Вот досада! Видит крестьянин — не легко с женой сговориться. А сам думает: «Как бы не так! Ведь я не молод, а до сих пор короля не видал. Если сейчас не схожу в Мадрид, так и не придется мне на короля поглядеть!»
Делать нечего — пустился на хитрость. На другой же день снова пришел к жене, стонет:
— Женушка, зуб болит! К цирюльнику надо бежать: пусть вытащит! — И за щеку рукой держится.
Жена знала, что частенько у мужа болят зубы. Поверила, пожалела:
— Так в чем же дело? Ступай!
— Да цирюльник-то в Мадриде живет!
— В Мадриде?
А муж как повалится на пол, как закричит:
— Ой, не могу терпеть, так больно!
Перепугалась хозяйка:
— Вот тебе три реала. Беги сейчас же, да скорей возвращайся обратно!
Крестьянин схватил деньги — и за дверь.
Идет по дороге, радуется, песни поет. Но мы знаем, что от деревни до столицы не близко. Три дня шел крестьянин, за три дня чуть не все деньги проел: осталось всего-навсего полреала!
Пришел в Мадрид — на площади давка. Народ шумит, кони скачут — чуть с ног не сбили.
— Что такое?
— Король из церкви выходит!
Подошел крестьянин поближе, видит: идут из дверей придворные, министры, советники, а вот и сам король!
— Вива! Живи много лет! — закричал народ.
А крестьянин даже плюнул с досады:
— Ну и король! Смотреть не на что! И вовсе не великан. Правда, золота на нем навешано много: на груди — золото, на плечах — золото, на шляпе, на рукавах — везде золото, а ростом такой, как все! Эка невидаль! — рассердился крестьянин. — Знал бы, не топал бы трое суток!
Есть захотел. Пошел на рынок.
Сосчитал деньги — все карманы обшарил: полреала, и ни одним мораведи больше. А зуб и на самом деле разболелся.
Остановился крестьянин против лавки пирожника, а продавец надрывается — во все горло расхваливает свой товар:
Глаза у крестьянина разгорелись:
«Вот это пирожки! Никогда таких не едал! На все деньги бы накупил, да нельзя — зуб болит. Не вытащу зуба — не дойти до деревни, а не поем — тоже ног до дому не дотащишь!»
Так он стоял и думал и все на сдобные пирожки поглядывал, не заметил, как подошли три молодых сеньора. Плащи до пят, шляпы с перьями — одним словом, знатные господа. Увидали, что стоит человек, во все глаза на еду уставился, решили над ним посмеяться.
