У колеса, пускаясь вперегонку,Нагие дети пляшут и шумят;Один приподнял пухлую ручонкуИ крови не вкусившему тигренкуДает лизать пурпурный виноград.Вино из рога бог с лукавым ликомЛьет на толпу, сам весел и румян,И, хохоча в смятеньи полудиком,Вакханка быстро отвернулась с крикомИ от струи приподняла тимпан.
1856
Даки
Вблизи семи холмов, где так невыразимоВоздушен на заре вечерний очерк РимаИ светел Апеннин белеющий туман,У сонного Петра почиет Ватикан.Там боги и цари толпою обнаженной,Создания руки, резцом вооруженной,Готовы на пиры, на негу иль на брань,Из цезарских палат, из храмов и из баньСтеклись безмолвные, торжественные лики,На древние ступя, как прежде, мозаики,В которых на конях Нептуновых ТритонЧернеет, ликами Химеры окружен.Там я в одной из зал, на мраморах, у входа,Знакомые черты могучего народаПриветствовал не раз. Нельзя их не узнать:Всё та же на челе безмолвия печать,И брови грозные, сокрытых сил примета,И на устах вопрос, — и нет ему ответа.То даки пленные; их странная судьба —Одна безмолвная и грозная борьба.Вперя на мрамор взор, исполненный вниманья,Я в сердце повторял родимые названьяИ мрамору шептал: «Суровый славянин,Среди тебе чужих зачем ты здесь один?Поверь, ни женщина, ни раб, ни императорНе пощадят того, кто пал как гладиатор.По мненью суетных, безжалостных гуляк,Бойцом потешным быть родится дикий дак,И, чуждые для них поддерживая троны,Славяне составлять лишь годны легионы.Пускай в развалинах умолкнет Колизей,Чрез длинный ряд веков, в глазах иных судей,Куда бы в бой его ни бросила судьбина,Безмолвно умирать — вот доля славянина.Когда потомок твой, весь в ранах и в крови,К тому, кого он спас, могучие своиПротянет руки вновь, прося рукопожатья,Опять со всех сторон подымутся проклятьяИ с подлым хохотом гетера закричит:„Кончай, кончай его!“ — он дышит, он хрипит;Довольно сила рук, безмолвие страданийНевольных вызвали у нас рукоплесканий!(Как эти варвары умеют умирать!)Пойдемте! Кончено! Придется долго ждатьБорьбы таких бойцов иль ярой львиной драки.Пойдемте! Что смотреть, как цепенеют даки!»