голову наклонил, как будто прислушивается. И все-таки я ничего на него не подумал. Вдруг Люк поднялся, постоял немного, посмотрел через окно в комнату, где охотники в карты играли, потом на темную дорогу, ведущую к кургану. Тихо вошел в дом и через минуту вышел с зажженным фонарем и дробовиком. Не знаю, чей это дробовик был, и, наверно. Люк сам не знал, и все равно ему было. Вышел и решительно пошел по дороге. Его слышно было еще долго после того, как не стало видно фонаря. Я вернулся на крыльцо и слушаю, как его икота замирает вдалеке; и тут старик Эш говорит у меня за спиной:
— Он туда пошел?
— Куда туда?
— К кургану?
— А бес его знает, — говорю. — Он вроде никуда не собирался. Может, просто размяться решил. Это ему не повредит: сон крепче будет, и аппетит завтра улучшится. Верно говорю?
Но Эш ничего не ответил и ушел в кухню. А до меня все еще не доходит. Да и откуда мне знать было? Я ведь не жил в Джефферсоне двадцать лет назад; я тогда не то что дуговых фонарей и двух в ряд магазинов — пары туфель еще в глаза не видел.
Вошел я в дом и говорю им:
— Ну, джентльмены, сегодня вы отоспитесь.
Ведь ясное дело — чем шагать обратно пять миль в потемках, он у кургана заночует; индейцы уж, верно, не такие привередливые, как белые, индейцам он спать не помешает. Рассказал им, но, верите, майору это пришлось не по вкусу.
— Черт возьми, — говорит, — напрасно это ты, Рэтлиф!
— Да я же пошутил, — говорю. — Я только сказал ему, что старый Джон настоящий знахарь. Я и не думал, что он поверит. Может, он даже не туда пошел, а на енотов поохотиться.
Другие меня поддержали.
— Пускай идет, — говорит мистер Фрейзер. — Авось, до утра прошляется. Я из-за него всю ночь не спал. Сдавай, дядя Айк!
— Его уже все равно не догонишь, — говорит дядя Айк, сдавая карты. — А Джон Корзина, может, и правда его вылечит. До того обожрался, дурень, дышать не может. Сидит утром возле меня и шумит, как сенной пресс. Думал уже, придется его пристрелить, иначе не избавиться… Четверть доллара на даму, джентльмены.
Слежу я за игрой и представляю, как этот олух бредет, спотыкаясь, по ночному лесу с ружьем и фонарем — идет за пять миль лечиться от икоты, а зверье смотрит на него из темноты, слышит небывалые звуки и удивляется, — что за двуногий зверь такой и на кого это он охотится. Воображаю я себе, как ему обрадуются индейцы, и смешно мне. Майор спрашивает:
— Чего ты там все бормочешь и посмеиваешься?
— Так, — отвечаю. — Одного знакомого вспомнил.
— И тебя бы туда, к твоему знакомому, — ворчит майор. Тут он решил, что пора выпить, и принялся звать Эша. Потом я сам подошел к двери и кликнул Эша, но отозвался другой негр. Когда он вошел с бутылью и закуской, майор взглянул и спросил:
— А Эш где?
— Ушел, — отвечает негр.
— Ушел? Куда ушел?
— Сказал, что идет к кургану.
А мне все невдомек. Только подумал про себя: «Что-то больно жалостлив стал этот старый негр. Испугался, что ли, что Люк Провайн заблудится один? Или ему нравится слушать, как Люк щелкает?»
— К кургану? — говорит майор. — Если он там у Джона Корзины нахлещется самогону, я с него шкуру спущу.
— Он не сказал, зачем пошел, — говорит негр. — Сказал, что идет к кургану и что к утру вернется.
— Пусть только не вернется, — говорит майор. — Пусть только налижется!
И играют себе дальше, а я наблюдаю за игрой, как болван, и ни о чем не догадываюсь, только жалею, что этот чертов Эш может испортить всю шутку. Время идет к одиннадцати, игру собираются уже кончать — завтра на охоту, — как вдруг слышим шум, будто табун диких лошадей скачет по дороге. Мы и обернуться не успели, спросить друг у друга, в чем дело, майор только начал: «Какого там дьявола…», как затопало на крыльце, в сенях, дверь настежь, и врывается Люк. Ни ружья, ни фонаря, одежда в клочьях, лицо дикое, как у сумасшедшего из джексонской психиатрички. Но главное — я сразу заметил — уже не икает. И опять чуть не навзрыд орет:
— Они меня убить хотели! Сжечь! Судить меня стали, связали, положили на костер, хотели поджечь, но я вырвался!..
— Кто они? — спрашивает майор. — О ком, черт тебя дери, ты говоришь?
— Да индейцы, — отвечает Люк. — Они хотели…
— Что такое? — кричит майор. — Что ты такое говоришь?
И тут меня дернуло вмешаться. До тех пор Люк меня и не замечал.
— А все же они тебя вылечили, — говорю.
Он так и застыл на месте. Раньше он меня не видел, но теперь-то увидел. Стал как вкопанный, воззрился на меня своими дикими глазами, точно из Джексона сбежал и надо его туда воротить поскорее.
— Что? — переспросил.
— Отделался все-таки от икоты, — говорю.
Ну, ребята, он целую минуту столбом простоял. Взгляд невидящий, голова немного набок, точно прислушивается к самому себе. Надо полагать, до него только теперь дошло, что икота кончилась. Минуту простоял так, а лицо все злее и удивленнее. И вдруг как прыгнет на меня, я так и полетел со стулом. Ей- богу, сперва подумал, что крыша обрушилась.
Ну, в конце концов оттащили его, усмирили, потом обмыли мне лицо, выпить дали, и стало мне немного легче. Но все-таки чувствую, что неловко получилось и сдачи не нашлось. Да, ребята. Что уж говорить, свалял дурака. Будь это днем, завел бы я свой «фордик» и убрался восвояси. Но на дворе ночь, и потом этот негр Эш у меня из головы не выходит. Начинаю уже догадываться, что тут дело нечисто. А сразу пойти на кухню и допросить его неудобно: там Люк. Ему майор тоже дал выпить, и он пошел на кухню наверстывать упущенное за два дня. Сидит, хвалится, что не позволит каждому прохвосту над собой шутки шутить, и опять обжирается, — но на этот раз пусть его другой кто лечит.
Дождался я утра, услышал, что в кухне негры зашевелились, и подался туда. А там старый Эш мажет жиром майоровы сапоги, намазал, поставил их к плите и стал заряжать винтовку-магазинку майора. Взглянул только разок на мое лицо и опять за свое дело с невинным видом.
— Значит, к кургану ходил вчера вечером? — говорю. Он снова быстренько взглянул на меня и опустил глаза. Но молчит, обезьяна курчавая старая. — Приятелей там завел? — спрашиваю.
— Знаю кой-кого, — отвечает, продолжая набивать магазин.
— Старого Джона Корзину знаешь?
— Знаю кой-кого, — повторяет, не подымая глаз.
— Был у него вчера? — спрашиваю. Молчит. Тогда я переменил тон: если хочешь от негра чего- нибудь добиться, с ним надо по-другому.
— Ну-ка, — говорю, — подыми глаза.
Поднял.
— Что ты там вчера делал?
— Кто, я?
— Брось, — говорю. — Теперь можно. Икота у мистера Провайна прошла, и оба мы уже забыли о вчерашнем. Ты туда неспроста ходил. Не иначе, наболтал им что-нибудь, старику-то Джону? Так ведь?
Он потупился, закладывает патроны в магазин. Потом оглянулся быстро на обе стороны.
— Давай рассказывай, — говорю. — Или хочешь, чтобы я намекнул мистеру Провайну, что тут без тебя не обошлось?
Он все возится с винтовкой, на меня не смотрит, но вижу: усиленно соображает.
