миссис Дикин в больнице. За всеми этими делами ей стало как-то легче, но невеселые думы о Хантере, о своей неудачной любви подспудно мучили, не отпуская ни на миг.
В дом матери она вернулась, совсем приуныв: почему-то теперь лезли в голову все эти дамы – уик- эндовские визитерши, проводившие с ним по нескольку часов… Укладываясь спать, Пернел окончательно поняла: она долго не выдержит этого ножа, который вонзается ей в сердце, – этой ревности, безнадежности… отчаяния! Сон был беспокойным, и в три часа она проснулась, четко представляя, что ей надлежит сделать. Хантер не проживет долго в Миртл-коттедж, продаст его – так рассудила мама. Но время идет, и что-то не похоже, чтобы Хантер собирался продавать коттедж. Значит, она сама уедет из этого благословенного местечка.
Первой мыслью, когда она проснулась в четверг, было: нет, она не в состоянии жить, не видя Хантера хотя бы иногда. Видеть его… и его подруг – как их стройные ножки показываются из машины… Хватит с нее! Она так глубоко, так бесповоротно его любит, а он… Она ревнует, да, но у нее есть своя женская гордость: дожидаться пассивно, пока не произойдет что-нибудь непоправимое, пока он не уверится вполне в ее любви, и тогда… Но чего она боится? После вчерашней ссоры что заставит их снова заговорить друг с другом? Второе пришествие овец вряд ли произойдет. А ее язык… помимо ее воли он может наговорить что угодно, когда Хантер рядом. Даже… даже признаться в любви – особенно если он выведет ее из себя. Он так опытен, так коварен!
С трудом дождавшись девяти часов, она немедленно позвонила в агентство по недвижимости в Восточном Дарнли. Все что угодно, лишь бы Хантер не узнал о ее любви – этого она не допустит. Руфус Сэйер, услышав, что она намерена продать коттедж, выразил полную готовность тут же приехать.
– Но я звоню не из дома, там я буду только через несколько дней!
– Что ж, проблем с продажей не возникнет. Все необходимые данные у меня сохранились. Если стены держатся – все в порядке.
– Но я отремонтировала дом. – Пернел старалась заглушить последние сомнения. – Прошу вас – выставьте его на продажу как можно скорее. Вернусь – позвоню вам, и мы окончательно договоримся об условиях.
– Положитесь на меня, мисс Ричардс! Считайте, что с сегодняшнего дня дом выставлен на продажу.
Дело сделано! Но, положив трубку, она не почувствовала облегчения, какое обычно наступает, когда осуществишь задуманное. День прошел в прогулках с Артуром и невеселых раздумьях: все это глупо, наверно, и неожиданно, но другого выхода у нее просто нет.
Вечером Пернел долго не могла уснуть, – кажется, впервые в жизни она испытывала такое неизбывное одиночество и глухую тоску. Рано утром она повела Артура на прогулку, а когда вернулась, позвонила мать:
– Вчера я никак не могла тебе дозвониться. Кажется, Артуру страшно повезло – он только и делает, что дышит воздухом.
– Да уж, стараюсь вот, чтоб он растратил всю энергию – дома зато спокойнее.
– Ну, в это-то трудно поверить. Брюс уже пытался его угомонить – ничего не вышло. Бэрил гораздо лучше, дорогая. Брюс успокоился, завтра мы вернемся – до обеда будем дома.
– Так я приготовлю обед.
И Пернел снова занялась Артуром – пес уже привык к постоянному вниманию и не оставлял ее ни на минуту. Но придется ему немного потерпеть – хозяйке его, миссис Дикин, не очень-то уютно одной в больнице. В четыре часа дня Пернел опять ее навестила и утешила: Артур в полном порядке, только скучает по ней, ждет ее.
Сама Пернел тоже бессознательно ждала, хотя и не знала чего. В субботу, с самого утра, ее опять одолевали мысли о Хантере: что он делает сейчас? Наверняка по своему обыкновению валяется в постели. Вот только… один ли? Ревность пыталась овладеть ею… Хорошо, что есть дела, есть Артур, – можно себя занять.
Стелла и Брюс приехали около половины первого. Пернел так и подмывало поделиться – ну хотя бы рассказать о решении продать дом, – но она сумела удержаться. Придется ведь объяснять – почему. Пока она не в силах: сердечная рана так свежа, не может она говорить сейчас о Хантере даже с матерью – самым близким человеком.
– Оставайся с нами до завтра! – уговаривала Стелла, отдавая должное, вместе с Брюсом, приготовленному дочерью любимому пудингу.
Пернел хотела уже было согласиться, но какое-то непреодолимое беспокойство ей помешало.
– Не обижайся, мамуля, но я, пожалуй, поеду прямо сегодня – уйму дел надо еще провернуть до понедельника.
Из Йовила она уехала около двух часов дня, размышляя по дороге о своем состоянии. Ничего страшного, беспокойство ее естественно – после вчерашних-то переживаний. Все пройдет. Она правильно поступила, – зачем длить эти страдания? Но при мысли, что Примроуз уже почти ей не принадлежит, сердце заныло.
Остановившись в Восточном Дарнли, чтобы сделать кое-какие покупки (и зачем они ей – и думать о таких вещах не хочется), она продолжала путь с предательской мыслью: пока еще она не дала согласия продать дом, – стало быть, есть время все изменить.
Уже Чамлей-Эдж… Конечно, она не обманывается: за всеми ее колебаниями кроется страх никогда больше не увидеть Хантера. «Не смей заниматься, самоедством!» – пыталась она себя образумить. Теперь- то уж точно между ними все кончено. Она хорошо поставила его на место во время последнего телефонного разговора, и он вряд ли вспомнит уже через несколько дней о ее существовании.
Она медленно подъезжала к дому, и тут ее ожидало первое потрясение – плакатик «
Грустно здесь что-то… без него, без Хантера. Что она будет делать одна? Он, верно, на выходные не приедет… О небеса! Пернел, совсем опечаленная, вылезла из машины. Одна мысль, что она его не увидит, ее убивала. И все это сотворила она сама!
Поставив чемодан на гравийную дорожку, она стала запирать машину – и вдруг вся напряглась и замерла от неожиданности: хлопнула входная дверь у Хантера! Она не обернется: по ее расчетам, сейчас примерно половина пятого, из дома, конечно, появляется очередная его дама… Что ж, ее это не касается, и смотреть на это ей незачем. Но что такое? Звук шагов приближается к ней… Сердце ее забилось в бешеном ритме, комок сдавил горло. Проглотить его – не получилось, обернуться – тоже. Шаги тяжелые, твердые – вовсе не женские… Внезапно грозный голос Хантера раздался прямо у нее за спиной:
– Где, черт возьми, вы пропадали все это время?!
Внутренне сжавшись, собрав все душевные силы, Пернел гордо повернула голову: да, она не ошиблась – он разъярен. Его горящие яростью темные глаза не отрываются от ее лица… Да какое, собственно, он имеет право… никто еще, никогда не позволял себе так на нее кричать.
– Это вас никоим образом не касается! – бросила она в ответ, вскидывая подбородок; сейчас она его попросит со своего участка без всяких церемоний.
Но Хантер опередил ее, не дав ей больше и слова вымолвить.
– А это… это что означает? – И он гневным указующим перстом ткнул в сторону плакатика.
Пернел завороженно взглянула туда же, потом снова на своего грозного судию… Сердце ушло куда-то в пятки, но она взяла себя в руки и из последних сил возопила:
– Только то, что там написано!
«О Господи, помоги мне!» – взмолилась она по привычке, узрев стальной блеск в его глазах. Ее независимый вид, ее отповедь, как видно, не произвели на него никакого впечатления. Ладно, она в долгу не останется, пусть себе он бушует.
– Ерунда какая-то! – прогремел он и продолжал уже спокойнее, но таким тоном, будто имел полное право получить исчерпывающий ответ: – Что, в конце концов, тут происходит?!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
На этот его вопрос, решила Пернел, отвечать она не будет; гнева его просто не заметит. Не поступится своей гордостью, не признается, что ее мучает жуткая ревность ко всем его приятельницам, что
