– Даже если бы у меня была дюжина предложений, ты все равно не стал бы их слушать, – сказала она, не повышая голоса и пряча боль, которую причинили его обидные слова. – Честно говоря, я не думаю, что ты такой эгоист. – Она глубоко вздохнула. – Хью Колдвелл – вот кто внес смуту, так? Ты вовсе не против моей работы, ты просто не хочешь, чтобы я находилась рядом с Джеймсом. Тебе кажется, что в сказанном Хью есть доля правды.
Говоря это, Оливия внимательно наблюдала за Натаном и убеждалась в том, что права.
Реакция Натана была подобна буре, готовой смести все на своем пути. Вскочив со стула, он произнес побелевшими губами:
– Я не хочу в это верить, черт возьми! Докажи, что он лжет. Завтра же уходи с работы и докажи, черт тебя побери!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Взгляд сверкающих глаз Натана был беспощаден, его недоверие было отвратительно. Закусив нижнюю губу, Оливия из последних сил старалась не разрыдаться.
– Я ничего не должна доказывать. Особенно тебе. – Голос ее прервался. Ее любимая кухня искрилась солнечным светом, но Оливию знобило. – У меня с Джеймсом никогда не было романа. Даю слово. Да, близкие отношения были, но романа не было.
– Ну-ка, расскажи… о близких отношениях… – Натан будто надел маску. Глаза его ничего не выражали. Оливии вдруг показалось, что перед ней незнакомец. Он равнодушно смотрел в ее взволнованное лицо. – Я жду.
Оливия опустилась на тот стул, где только что сидел Натан. Переплетя побелевшие пальцы, она положила руки на колени. Этот разговор об ее отношениях с Джеймсом, несомненно, всколыхнет воспоминания, которые все еще были свежи и причиняли боль. В памяти всплывет все то, что хотелось бы забыть; чувство вины, которое вот уже долгих три года не дает ей покоя, вновь сильно обожжет ее.
Натан ждал. Подозрение, – усиливающееся с каждой секундой, подобно ржавчине разъедало их отношения. Оливия не могла допустить этого. Цена была велика, но ей придется заплатить ее.
– Моя работа всегда была для меня в жизни всем, – сказала она, с трудом подбирая слова, не зная, как и с чего начать. – Мне стоило большого труда достичь нынешней высоты. Нужно было много работать, дополнительно учиться в вечерней школе, чтобы пробиваться, все время пробиваться вперед. В конце концов, я достигла вершины, которой можно достичь в этой компании, – стала личным помощником Джеймса. Я начала зарабатывать больше денег, тем самым обеспечивая себе большую защищенность. Мы, Макс и я, очень в этом нуждались. У Макса никогда не было работы, по крайней мере, такой, какую я могла бы назвать настоящей. Был только бесконечный бессмысленный энтузиазм, направленный на бесчисленные бестолковые проекты, которые – это было ясно заранее – заканчивались ничем. В конце концов, я уже не могла слышать об этих проектах. А когда он промотал деньги своих не слишком богатых и слишком снисходительных родителей, помогавших ему, да еще и небольшое наследство моей матери, которая умерла через год после нашей свадьбы, у меня наступило полное разочарование. Когда мы познакомились, Макс умел внушать доверие, был полон энергии, энтузиазма. Он нравился мне и вскоре сделал предложение, и я приняла его, отчасти потому, что он ослепил меня, а отчасти потому, что в моей жизни не было любви. Я была одинока и нуждалась в близком человеке. Менее чем через год совместной жизни я поняла, за кого вышла замуж. Макс был беспомощен. Сплошные голубые мечты и воздушные замки. Поэтому мне пришлось много работать, учиться, добиться хорошего положения и сделать карьеру. Иначе мы могли потерять все, что у нас было. Узнав, что он заложил скромный дом в Ислингтоне, свадебный подарок его родителей, я была потрясена, но не сказала ни слова. Макс объяснил свой поступок тем, что ему были нужны деньги для финансирования небольшой издательской фирмы, выпускающей книги, написанные женщиной, которая, как мне казалось, проводила в нашем доме гораздо больше времени, чем вне его. Я не сомневалась, что этот проект рухнет, как и все другие. Кроме того, были подозрения, что Макс и эта женщина – далеко не деловые партнеры. Но к тому времени мне было уже абсолютно все равно. Я лишь еще усерднее стала работать. Работа стала моей своеобразной путеводной звездой, – продолжала она свою исповедь. – Убежищем от реальной жизни. А Джеймс… – она стала подыскивать слово, которое бы не обидело мужа, – он понимал. Должна сказать, что не знаю, что бы я без него делала после смерти Макса.
Правда причиняла боль. Увидев ее в глазах Натана, Оливия обвинила себя в том, что так запутала свою прежнюю жизнь. И эта неразбериха возникла вновь и грозила испортить ее отношения с единственным человеком, которого она любила.
– Ты, должно быть, очень сильно любила Макса.
Оливия удивленно посмотрела на Натана. Его голос звучал мрачно. Он не понял. Но она не может все ему рассказать.
– Когда-то и я так думала, – призналась она, ломая пальцы. – В нем было столько жизни, столько энтузиазма. Но он не сумел направить его в нужное русло. По крайней мере, мне так кажется. В конце концов, мы совершенно разлюбили друг друга.
– Ты никогда не рассказывала мне этого, даже не намекала. – Голос Натана стал мягче, спокойнее. Стоя рядом с Оливией, он взял ее руки, разжал пальцы, помог ей подняться и обнял.
Оливия была готова разрыдаться, выплакать ему свою боль. Она прильнула к нему, чувствуя в нем защиту. Натан не знал еще самого худшего. Самого худшего о ней. Она надеялась, что он никогда этого не узнает…
– Я могу понять твое нежелание рассказывать чужим людям о своем неудавшемся браке, дорогая. Но ведь рядом с тобой я, не забывай об этом. Ничего не скрывай от меня. Обещаешь? Хорошее или плохое, я хочу знать все, что касается тебя. Ценно все, что нас сближает. – Он сел, усадив ее себе на колени, и крепко обнял. – Думаю, я переусердствовал во всей этой ситуации. Вел себя как дурак. Впервые в жизни я понял, что не могу контролировать свои эмоции. Вот что ты со мной делаешь! Одно лишь упоминание твоего имени рядом с именем другого мужчины приводит меня в бешенство. Я готов крушить каменные стены. А твое нежелание бросить работу еще больше усугубляет дело. Неужели ты не видишь? Но это, конечно же, не оправдывает мое ослиное поведение, – серьезно сказал Натан. – Простишь меня?
Оливия кивнула, не в силах произнести ни слова. Он открывал ей свое сердце. У него хватило сил признать свою слабость. Вероятно, прежде он никогда никого не ревновал, и ему было трудно справиться с этим болезненным чувством.
Оливия обвила руками его шею, но он разорвал кольцо ее рук и положил их себе на грудь. Он вглядывался в нее, стараясь не упустить ни мельчайшего оттенка в выражении ее лица.
– Теперь я понимаю, почему ты считала работу своей путеводной звездой, ценила ее превыше всего.
