различил блеска слез в ее глазах. Селина прикрыла веки и задала Адаму новый вопрос, ибо ничем другим не умела себе помочь:
– Отчего ты заявился в дом Мартина спустя столько лет? Ты не мог не знать, что Ванесса даст отпор и переиначит любые твои слова.
Адам изогнул бровь.
– Она поделилась с тобой даже этим воспоминанием? – Он пожал плечами. – Это самое худшее решение, которое я когда-либо принимал, – сухо признался он. – Я узнал, что принят в университет, и, поскольку матери уже два месяца как не было в живых, нуждался в том, чтобы обсудить свои новости с отцом. Последний раз, когда я говорил с ним, он сказал, что Ванесса уедет на выходные с Домиником. Я пробовал дозвониться ему в офис, но безуспешно. Потому-то, подгоняемый юношеским нетерпением, и поспешил к нему домой. Откуда мне было знать: случится что-то непредвиденное и задержит отъезд его жены? Я чуть не умер, когда она открыла мне дверь!
Пока Селина размышляла над услышанным, Адам предложил как ни в чем не бывало:
– Перекусим? Для одного раза мы изрядно покопались в прошлом. – И, не дожидаясь ее ответа, отправился на кухню, за корзиной, которую раньше принес из машины. Селина наблюдала за тем, как Адам стелет скатерть на полу. Она сознавала: сегодняшний день – последний, который они проведут вместе.
Откровения минувшего утра позволили ей заглянуть прямо в сердце этого мужчины. Из его слов она сделала вывод: любовь для него – нечто эфемерное. Удобное слово для оправдания основного мужского инстинкта. Из-за того, что случилось с его матерью, он, вероятно, подсознательно отождествлял любовь с отказом и болью. Он не признавал существования высокого чувства, используя собственный цинизм в качестве защитной стены.
Тем не менее, вопреки – или благодаря – всему узнанному, Адам очаровал ее. Он упрям, для него нет ничего святого; бесстрастен, желчен и умен. Но при том не лишен сострадания и способности видеть все стороны любой ситуации. Он вынес приговор, а затем оказал денежную помощь, защищаясь от Ванессы – женщины, укравшей у него отца.
Однако Ванесса проводила свою линию исподволь. Если бы Эллен удалось завоевать сердце Мартина навеки, он бы сделал все честь по чести, узнав о ее беременности: женился бы на ней и усыновил ребенка. А жалость и привязанность взрастили бы любовь. Адам и впрямь должен был обладать недюжинной силой духа, чтобы оправдывать ложь, дикое воображение и злобу Ванессы.
– Ты голодна? – Он наконец расставил яства на скатерти и похлопал по мягкому ковру возле себя. – Никогда не мог устоять перед пикником – пусть даже в помещении. Смешно?
Для Селины не имело значения, где есть: за столом, как полагается, или на полу. По-видимому, теперешняя трапеза – последняя совместная. Она подсела к нему, скрестив ноги и стремясь забыть о своем болезненном сожалении и трезвом знании: сегодняшний день завершится, и она уйдет из его жизни.
Селине удалось убедить себя, ведь она приняла решение. Ей помогла его аура, сама обстановка, созданная им и настраивавшая на расслабление. Они пили вино и ели руками, не церемонясь; в камине потрескивали дрова. Наконец, когда трапеза была окончена, Адам прислонился к основанию одного из кресел и привлек Селину к себе, чему она не стала противиться. Ею завладела дремота, и не было сил заставить себя подняться на ноги и сказать: «Пора прощаться». Так что, когда он бережно взял ее лицо и спросил: «Хочешь осмотреть остальную часть дома?», она прошептала: «Позднее», не желая шевельнуться и не в силах сознавать надвигающуюся опасность.
А он начал поглаживать ее скулы; кончики пальцев Адама нежно, почти лениво ласкали уголок ее рта и челюсти, соскальзывая по нежной коже вниз, к длинной шее, – будто он был слепым, пытающимся познать ее осязанием. И когда он взял косу Селины, расплетая ее волосы, они рассыпались по его рукам великолепным потоком рыже-каштанового шелка. Она инстинктивно повернулась к нему, пристально вглядываясь. Ее губы прижались к пульсу у основания его теплой атласной шеи и нырнули ниже, ниже – туда, где теплый оливковый атлас кожи шершавился кудрявыми темными волосками.
Селина слышала прерывистое дыхание Адама и тяжелые удары своего сердца. Как скоро покинули ее остатки разума!..
Она забыла все в жгучей потребности касаться его и ощущать его прикосновения. Она жаждала того, что мог ей дать он один, и тихонько застонала, обнаружив, что они оба растянулись на ковре перед камином.
Он оперся на локоть. Сузившиеся до щелок зеленые глаза изучали ее лицо и, казалось, горели страстью. И Селина утонула в них. Девушку захлестнуло желание, ее лихорадило от чувственного нетерпения. Селина приоткрыла губы, собираясь принять его, и Адам наклонился, припав к ее устам.
Послушная импульсу собственного тела, она выгнулась под ним, забыв обо всем на свете, когда его рука заползла под край ее свитера и принялась ласкать ее грудь до тех пор, пока она не подумала, что умрет от сладостной муки. Селина приникла к его губам, требуя, умоляя и подавляя всхлип разочарования, когда он, лениво дразня поочередно ее затвердевшие соски, оторвал свой рот от ее и поднял голову. В его глазах она прочла непреклонность. Он плотно сомкнул губы.
И в миг полного отчаяния она вспомнила: ведь она по собственному опыту знает, что он ведет себя подобным образом с целью возбудить ее и довести до грани экстаза, но не до конца. Она не вполне отдавала себе отчет в том, что все повторилось снова. Опять позволила ему вытворять с ней то же самое.
В любой момент он уйдет. Уйдет, унизив ее, с презрением в глазах. А она так и не поймет, почему. Неизвестность для нее оказалась даже хуже стыда от того, что она вновь разрешила ему растравить себя лаской. В который уже раз она стоит перед миражом блаженства, терзаемая горькой болью неудовлетворенности.
Рыдания сдавили ей горло. Отшатнувшись, она спросила:
– Зачем ты это делаешь? Ты не хочешь меня!
Последовала пауза. А потом его рот дрогнул в разбивающей надежды улыбке. Его глаза смотрели вниз, в нее. Незабываемый, не похожий ни на чей голос негромко и очень ласково произнес:
– Не хочу? Вот это новость, дорогая. Доказать, что ты не права?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
– Нет! – Селина задохнулась, дернувшись в сторону и пытаясь вскочить на ноги. Но Адам перевернулся; его сильные руки захватили ее в плен, потянули назад и прижали к полу.
– А я говорю – да! – возразил он насмешливо, глядя в ее пылающие золотистые глаза. Его глаза сверкали. – Ты не можешь делать подобных заявлений и ожидать, что вызов не будет принят.
Зеленые глаза потемнели от страсти. Она всхлипнула; ее руки отталкивали непробиваемую стену его груди. В камине ярко вспыхнуло пламя и осветило прекрасные мужественные черты его лица.
– Как ты можешь утверждать, будто я не хочу тебя? – Его губы сжались плотнее; она слышала его затрудненное дыхание и судорожно глотнула воздух, опять оказавшись в смертельной опасности забыть всех и вся. – И все время пытаешься ускользнуть, убежать.
Блеск понимания яркой точкой сиял в бездонных зеленых глубинах его глаз – последнее, что она видела, поскольку он поочередно закрыл ей глаза поцелуями. Его губы легли на ее губы, и он тихо прошептал:
– Это было не просто, милая. Мне понадобилась вся сила воли, чтобы отступить, когда все, чего я хочу, – это взять то, что ты предлагаешь.
– О-о-о! – Крошечная струйка негодования Селины прорвалась, подыскивая подходящий ответ, шелковистый жар губ Адама укротил ее. Селина тихо застонала, отчаянно желая близости с ним.
Кончик его языка исследовал уголок ее рта, сначала один, потом отыскал другой. Его острая потребность в ней угадывалась по вязкости бормочущего голоса:
– Я хотел, чтобы ты хоть немного полюбила меня, прежде чем мы займемся любовью. Мне это необходимо. Эгоизм, да?
Его язык проник в глубь ее рта – и неожиданно исчез. Его зубы стали покусывать ее нижнюю губу.
– До сего дня я считал, что все твои действия продиктованы стремлением досадить мне. Думаю, сейчас все иначе.
Сердце Селины вспорхнуло и заныло: он не знал, насколько иначе. Последствия шокирующего
