умрет от страха и омерзения раньше, чем от самой болезни, если плесень не уйдет с ее кожи. А для того, чтобы прогнать плесень с кожи, она должна применять мефенамовую мазь.
Переговорив с Лолой сразу после беседы с доктором Ганзером, Джонни в этот же день перевез ее в Независимый Институт Психологических Исследований доктора Ситроена.
Доктор Ситроен осмотрел Лолу сам (это стоило Джонни впятеро дороже, чем если бы ее осмотрел рядовой врач институтской клиники). Пригласив Джонни в свой кабинет, Ситроен сказал:
– Не скрою, мистер Голд, перед нами непростая задача, у вашей жены глубокая ипохондрическая депрессия. Нам придется хорошенько потрудиться, чтобы достичь каких-то результатов.
– Вы можете мне сейчас сказать, добьетесь вы чего-то или нет?
– Пока я не могу сказать вам ничего конкретного. Но мы приложим все усилия, я обещаю вам.
– У нее есть шанс? Я слышал, вы берете к себе на лечение только тех, у кого есть шанс выздороветь. Значит, я могу надеяться?
Доктор Ситроен поднял кустистые брови.
– Мы принимаем в клинику всех, кто к нам обращается. Если, конечно, человек болен болезнью Брилла, а не какой-то торксиканской лихорадкой, и если он кредитоспособен. Кажется, вам кто-то сказал иное?
– Не так давно я имел разговор с доктором Сайманом из вашего института. Он сказал, что вы берете на лечение только тех, кому оно может помочь.
Ситроен кивнул.
– Доктор Сайман сказал вам правильно. В клинику мы принимаем всех, но к лечению оказываются готовы немногие. Лечением мы называем проводку лечебного кода через сознание пациента, достигшего эффективного стремления к излечению. То есть прежде, чем начать лечение, мы должны перевести вашу жену из состояния ипохондрической депрессии в состояние аффекта, затем мы внедрим в ее сознание разработанный нами код, а уж потом пойдет собственно лечение, изгнание плесени из ее организма.
Половину из того, что сказал Ситроен, Джонни не понял, но ему стало ясно одно: для начала Ситроен собирался внушить Лоле уверенность в себе, поднять ее дух. Состояние ее было крайне подавленным, она почти не разговаривала с Джонни, только плакала, и Джонни решил оставить ее в институте Ситроена. Он опасался, как бы Лола не зачахла от тоски, опережая участь, которую ей уготовила плесень.
Люди Ситроена стали вводить в организм девушки какие-то препараты, в результате чего ее психическое состояние, действительно, несколько улучшилось. Лола перестала плакать, все реже Джонни видел на ее лице страдальческое выражение. Вскоре она смогла говорить с ним на отвлеченные темы, но затем наступил перелом. Лола вдруг потеряла интерес к окружающему, перестала заговаривать с Джонни первая, место тоски в ее душе заняло безразличие.
Ситроен сказал Джонни:
– Мистер Голд, боюсь, мы не сможем помочь вашей жене. Мы сняли у вашей жены ипохондрическую депрессию, но теперь у нее развилась апатия, мы же хотели достичь установки на излечение, вогнать ее в аффект, в эйфорию. Нужного перехода не произошло.
– Разве вы не можете дать ей что-нибудь стимулирующее?
– Мы можем стимулировать ее психику, но получится не то, чего нам хотелось бы достичь. Переход ипохондрии в эйфорию, к чему мы стремились, означает, что душевные силы больного вместо того, чтобы струиться в пропасть тоски, начинают бить вверх в радости и вере. Иное, если мы стимуляцией пытаемся снять апатию, не устраняя причины, из-за которой апатия развилась. В этом случае обычно у пациента быстро наступает истощение и физическое, и психическое, развивается кахексия.
У Ситроена нам больше делать нечего, понял Джонни.
Перекладывая из больничной тумбочки в полиэтиленовый пакет личные вещи Лолы, Джонни ломал голову, куда же им теперь направиться. Вернуться в Имперский Институт, или попытать счастья в халимановском Институте Народной Медицины? Возвратиться с мефенамовой кислотой в пакете в Имперский Институт было бы глупо, ведь там ясно сказали, что они смогут помочь только если будет изобретено какое-то новое средство лечения болезни Брилла, а чтобы дождаться этого нового средства, Лоле следовало прекратить использовать мефенамовую кислоту. Да, плесень в этом случае покрыла бы все ее тело, но не стала бы развиваться в мозгу, угрожая жизни, а с плесенью на теле можно жить годами.
Лола перестала применять мефенамовую кислоту, как только плесень ушла с ее кожи. Сейчас Лола находится в таком состоянии, что ему, быть может, удастся уговорить ее больше не принимать лекарство?
Она сидела на стульчике у окна и отрешенно смотрела на его сборы.
– Я не хочу, чтобы ты применяла мефенамовую кислоту, – проговорил Джонни: – Кислота раздражает плесень, плесень может убить тебя.
– Хорошо.
Джонни внимательно посмотрел Лоле в глаза. Она обманывает его, она просто не хочет спорить, она будет делать по-своему, но тайком, или она ответила ему искренне?
– Так ты обещаешь мне больше не прикасаться к мефенамовой кислоте? – уточнил Джонни.
– Да, обещаю.
Ей было все равно, совершенно все равно. Ее равнодушие выглядело пугающим, но сейчас оно было кстати. Апатичная, она без всякого сопротивления согласилась с тем, против чего раньше так стойко возражала.
Джонни повез Лолу в Имперский Институт Бриллологии. “Имперский Институт Вриллоло-гии”, это звучало куда солиднее, чем какой-то там “Институт Народной Медицины”.
При поступлении в институтскую клинику Лоле первым делом провели сканирование мозга. Зачатки плесени опять обнаружились под мозговой оболочкой.
В ушах Джонни стояли слова, которыми его напутствовали, когда он в прошлый раз вместе с Лолой покидал Имперский Институт: “Плесень не уходит из мозга дважды”. Один раз плесень уже начинала развиваться в мозгу Лолы, тогда все обошлось, значит, теперь… Доктор, объявивший Джонни приговор, сказал, что не нужно терять надежды, что Лола будет находиться под постоянным наблюдением, и за ней обеспечат тщательный уход, что на свете всякое случается. “А что говорит ваш опыт, вам приходилось наблюдать, чтобы плесень ушла из мозга во второй раз?” – спросил Джонни. – “Нет, но…” Джонни повез Лолу в Институт Народной Медицины Арлама.
Доктор Халиман оказался поджарым мужчиной лет пятидесяти. Бронзовым от загара лицом, обветренными губами, быстрой походкой, короткой бородкой он напоминал разведчика-первопроходца, а не ученого.
Когда Джонни, обрисовав положение Лолы, раскрыл и закрыл бумажник, доктор Халиман сказал:
– Я возьму вашу жену в свою клинику. Да, процент выздоровевших у нас невелик, скажу прямо, он ничтожен, и это постоянно ставится нам в укор нашими конкурентами. Зато у нас велик процент выживаемости.
Джонни качнул головой:
– Я не понимаю вас, доктор.
