радиосигнал, дозволяется. Пять кредов, немного. Неприятность будет, кнопку надо жать, прилечу. Только надо припасать триста кредов, это штраф. И вы покидать Максантум.
Джонни, подумав, купил у гонтийца радио shy;сигнализатор.
Перед тем, как выйти из здания представительства, он расспросил, где живет филолог. Филолог не мог не заинтересоваться местными преданиями о Леру. Возможно, у него была и какая-то свежая информация о таинственном создании.
Гонтиец сказал, что филолог был землянином, так что Джонни не стал возвращаться на “Ласточку” за автопереводчиком.
Доктор Смит, старичок-филолог, появлению соотечественника страшно обрадовался. Сверкнув сальной лысиной, он возбужденно воскликнул:
– Больше года я не видел землянина, больше года! Как тебя звать, сынок? Джонни? Разопьем бутылочку, Джонни! Эх, бутылочки-то у меня нет, я и запамятовал. У меня есть сок гуравы, такой здешний фрукт, неплохо дерет глотку. Проходи, проходи! И перекусим заодно.
Старичок затащил Джонни на кухню, усадил за стол и принялся хлопотать у плиты, болтая без передышки:
– Этот Максантум такая глушь, транспорт бывает раз в полгода. Привезут одно да другое, и все втридорога. Думаю, через полгода отсюда улечу. На островах восьмого сектора я еще не побывал, а так все обследовал. Говорят, один грамм грави-смеси теперь полкреда стоит?
– Да.
– Это же грабеж! И сколько мне придется заплатить за билет до Земли?
Заставив стол всякой снедью, старичок поставил перед Джонни бокал с желтоватым соком гуравы, предложил ему закусить парочкой максантийских слизняков (двое суток в лимонном соке лежали) и принялся есть. Джонни попробовал сок. Язык обожгло, горечь стянула щеки. Когда старичок отвернулся, он незаметно выплеснул содержимое бокала под стол.
– Так тебе нужны зверюшки для зоопарка? – спросил старичок, окончив вслух высчитывать стоимость обратного билета на Землю. – Можешь оставаться у меня, будем вместе совершать набеги, так сказать.
– Я буду жить на яхте.
– Ты прибыл сюда на яхте? У тебя собственная яхта?
Джонни кивнул.
Филолог восхитился:
– Да ты богат, сынок! Слушай, ты ведь пробудешь здесь полгода, да? Через полгода я закончу свою работу, и тогда мы вместе отправимся на Землю. Ты ведь прихватишь старика?
Джонни пообещал, тем самым еще больше расположив доктора Смита к себе. Не то под влиянием милой покладистости Джонни, не то из-за содержавшегося в соке гуравы алкоголя старичок разоткровенничался. В течение получаса Джонни пришлось выслушивать, как безбожно задерживают командировочные в “Бюро космической мифологии и лингвистики” и как бессовестно дороги домики с участком на “райских” планетах, будь то Локка или Ульнар.
Джонни пришлось приложить усилие, чтобы заставить старичка заговорить о максантийской мифологии.
– Ничего особенного, – махнул рукой фило shy;лог. – Принципы обычные: наделение стихий разумом, олицетворение стихий в подобных себе выдуманных созданиях, культ силы и культ плодородия. Короче, третья стадия развития мифологического сознания, по классификации Райта.
– Наверное, у максантийцев больше всего историй про Леру, Зверя-В-Чешуе?
– О, конечно. Это центральный образ в их мифологии. Всего я собрал пятьдесят семь мифов про Леру. Большей частью рассказики простенькие, бытовые, но есть и с полдюжины примечательных, космогонических.
– Я слышал, не все считают, что Леру – только миф.
– А, все эти россказни, будто Леру до сих пор ходит по Максантуму и машет своим волшебным цветком, – хохотнул старичок. – Нет ничего глупее подобных измышлений. Если Леру и существует, то только в нашем сознании.
– Однако, некоторые ученые утверждают…
– Дурацких утверждений я на своем веку слышал немало. Посуди сам, Джон, как можно поверить, что Леру – живое существо? Если мы это признаем, то должны будем признать, что существуют на свете боги, тогда как ни на одной планете до сих пор не видели ни бога, ни черта. Ты молчишь, сынок? Ты забыл, кто такой Леру?
– Школьная программа так быстро забывается, – Джонни потер висок. – Вы не могли бы мне напомнить, мистер Смит, кто такой этот Леру?
– Изволь. Я как раз закончил один рассказик для “Сборника космических притч и историй”. Подожди минутку.
Филолог вернулся на кухню с папкой.
– Сейчас ты сам убедишься, что Леру – это мифологический персонаж, а не общественный деятель. – И старичок начал читать, местами, где это было уместно, певуче растягивая слова.
Это было время, когда земля и небо находились так близко друг к другу, что можно было пригласить в гости Бога.
Хтон, бог жестокости, и Шамшель, бог бесчувственности, правили душами максантийцев. В силе Хтона и Шамшеля максантийцы искали спасение – и находили его. Некоторые находили.
С раннего утра на Жертвенном утесе гремели барабаны. Сотни воинов ритмично били гладкообструганными палками в обтянутые новенькой кожей цилиндры из дерева, тысячи воинов взирали, опираясь на копья, на каменный жертвенник. На жертвеннике лежали рядком десятеро. Руки жертв были связаны, ноги – тоже, ошалелые глаза несчастных безумно пялились в небо.
Когда светило Максантума залило жертвенник вишневым светом, вождь подал знак: пора.
У десяти максантийцев было вырвано сердце. Еще трепещущие сердца порубили на мелкие части. Воины приблизились к жертвеннику вплотную – и блажен был тот, кому достался хотя бы один маленький окровавленный кусочек. Под ворчание обделенных трупы жертв разложили так, что получилась фигура, напоминавшая солнце с расходившимися лучами.
И все принялись ждать.
Чем выше поднимался вишнево-сиреневый гигант Герклум, тем жарче становилось. От крови и плоти жертв вверх потянулись удушливые испарения. Сладковатый тошнотворный запах становился все сильнее.
Когда над жертвенником заклубился кровавого цвета пар (или это от нестерпимой жары потемнело в глазах?), барабаны смолкли.
И все увидели: клубы пара, извиваясь, стали переплетаться особым образом, складываться в какой-то узор.
И не пар уже поднимался над жертвенником.
На жертвеннике стоял Хтон. Шерсть свирепого бога была перепачкана кровью, под кожей бугрились чудовищные мышцы, из толстых губ выпячивались саблевидные
